КРАТКАЯ ПЕСНЯ, БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ

Иосиф Гринберг

В двухтомник «Избранное» Расула Гамзатова вошли многие его широко известные стихи и поэмы. Мне же хочется поговорить о последней работе поэта, книге «Письмена».

Стихотворение «Будь призванию верен» не входит в эту книгу, и все же о нем надо вспомнить потому, что именно здесь Расул Гамзатов определяет цель творчества, освещает движущие силы стиха.

Пал солдат. И в пурпуре заката
Низко травы клонятся вблизи.
Стихотворец, воскреси солдата,
Будь призванью верен – воскреси!

Возврати любимого любимой,
Голым веткам шелест подари.
И тропу вдоль чащи нелюдимой
Ты от сердца к сердцу протори.

(Р. Гамзатов. Будь призванью верен. Фрагмент. Перевод Я. Козловского)

Образное слово способно воскрешать погибших и рождать новых героев, сближать человеческие сердца, изгонять тени прошлого, облегчать материнское горе и укреплять воинское мужество – уверен поэт.

Но как осуществить эти великолепные возможности, как добиться того, чтобы стих действовал, воплощая черты своего времени, и сам становился его неотъемлемой частью?

Необходимы новые слова, свежие краски, смелые открытия. И вот большую часть книги Гамзатова занимают «Восьмистишия». Поэт как бы сам ограничил себя, замкнул в тесных пределах. Что же, неужто именно число восемь оказалось магическим, принесло успех, стало решающим элементом образного строя? Но из-под пера Гамзатова выходит и цикл четверостиший. А в новой книге Аркадия Кулешова особую группу составляют шестнадцатистрочные стихи. Откуда такое преувеличенное внимание к количественному признаку, проявляющемуся к тому же у поэтов, которых никак не упрекнешь в пристрастии к случайному, внешнему...

Конечно же, дело не в количестве строк. Беря на себя обет двигаться, мыслить, существовать на малой и очень четко очерченной территории, поэт тем самым как бы исключает всякую возможность многословия или, как в старину говорили, многоглаголания. Он вынуждает себя быть кратким, сжатым, сосредоточенным. Иначе говоря, обязуется повысить коэффициент содержательности, увеличить смысловую нагрузку, приходящуюся на каждую строку, каждую фразу, каждое звено стиха.

Как-то в стихотворении «Жажда», довольно пространном, Гамзатов писал о том, как он, «резко дунув, как на пиво, чтобы пустую пену сдуть, пил жизни суть», и перечислил попутно всевозможные обстоятельства времени и пространства, в которых ему доводилось находиться.

А теперь, эту жажду, отрывчивость, душевную открытость он выразил всего лишь в восьми стихах:

Радость, помедли, куда ты летишь?
В сердце, которое любит!
Юность, куда ты вернуться спешишь?
В сердце, которое любит!

Сила и смелость, куда вы, куда?
В сердце, которое любит!
А вы-то куда, печаль да беда?
В сердце, которое любит!

(Р. Гамзатов. «Радость, помедли, куда ты летишь?..». Перевод Н. Гребнева)

Вот зачем понадобилось автору заключать себя в узкие рамки строк, бедные числом, но богатые смыслом. Доброе противоречие, приносящее отличные плоды! Рельефно выступает здесь чудесное свойство стиховой речи, отмеченное еще Н.А. Нестеровым, ее удивительная способность одним образом, одним счастливым словом уловить жизнь «в самых её внутренних движениях».

Движения эти неисчислимы. Каждое восьмистишие, а их около двух сотен – имеет свое назначение: по-особому схватить и закрепить сложную связь фактов, граней живой действительности. Не раз поэт возвращается к теме, однажды уже привлекавшей его внимание, но не повторяется, а высвечивает ту сторону ее, которая прежде оставалась в тени.

Вот, к примеру, стихотворение «Опаздывают только поезда». Гамзатов обращается к собрату по перу с предупреждением: не путать час и строки, законы и рассветы, ибо «приходит время вовремя всегда».

А через несколько страниц он призывает время не гордиться, не возноситься над людьми потому, что среди них много «таких, чья жизнь сама источник твоего свеченья».

Оба эти утверждения справедливы и не противостоят одно другому. Ведь в первом случае идет речь о закономерном течении времени, о его могуществе; во втором – о тех, кто движет его, понимая потребности и запросы эпохи.

Сделаны два среза, брошены два луча, открыты две истины, тесно связанные между собой.

Невозможно сколько-нибудь подробно охарактеризовать все оттенки мысли и чувства поэта, все повороты зоркого и напряженного исследования жизни, которые на поверку и составляют своеобразный сюжет книги, определяют ее единство. Но можно попытаться сказать о том, что более всего тревожит Гамзатова и как добивается он насыщенности, пол­ноты, живости образного слова.

Нельзя не заметить, что более всего прелестны и полезны ему литературы и иного рода тропы, где он не знает устали, сопоставляя самые различные ряды фактов и представлений, где этот стариннейший род поэтического оружия в его стихах оказывается не знающим износу, неизменно острым и бле­стящим.

Однако же наблюдение это будет хотя и справедливым, но недостаточным. Поэзия, размышляющая, постигающая самую суть жизни, участвующая в её перестройке, требует особенной интенсивности, словесного строя, разработанности всех элементов стиха.

Поэтому, когда в одном из стихотворений Гамзатова рассказывается о том, как в ауле на сходе читают доклад,– «а люди ждут художественной части»,– эта жанровая зарисовка кажется довольно беглой заметкой, не более. И даже куда более красочные строки, в которых поэт, пишущий карандашом и чернилами, противопоставлен его дедам, что писали кровью на камнях, на кинжалах и кинжалами, попадают в окружение, для них невыгодное.

В самом деле, ведь уничижение мастера слова перед его предками, мастерами битвы, ничем не оправдано, это эффектная фраза и только. А рядом стихи проницательные, открывающие нам новые и новые истины, познанные и пережитые поэтом.

Плод бессониц моих и забот,
Книга, вот я беру тебя в руки.
Так, наверное, ребенка, рожденного в муке,
Мать впервые на руки берет.

(Р. Гамзатов. «Плод бессониц моих и забот…» Фрагмент. Перевод Н. Гребнева)

Художник приравнен к матери, ее созданию, к младенцу. Образ естественный, но не блещущий, не видный. Однако мы еще не прочитали следующие строфы:

Чем ты будешь, концом или славой?
Я держу тебя перед собой.
Так солдат гимнастерки обрывок кровавый
Поднимает, как знамя,– ив бой!

(Р. Гамзатов. «Плод бессониц моих и забот…» Фрагмент. Перевод Н. Гребнева)

Теперь мысль поэта раскрылась полностью, включив в образный оборот еще один ряд понятий – вольность. Книга теперь стала и знаменем, да к тому же необычным – лоскутом, превратившимся в священную эмблему. Это сплетение трех, если не четырех линий усиливает каждую из них. Ведь материнская любовь бросает блик и на солдатскую доблесть, а совмещаются эти столь несхожие подвиги в книге, в сознании поэта!

А в другом стихотворении Гамзатов сравнивает жизнь с ковром, чтобы тот час же упрекнуть себя, приравнять к неумному ткачу, обнаружившему «много лишних линий и пробелов» в своем узоре. Однако это не все.

Во второй строфе возникает еще одно параллельное движение стиха. Теперь речь идет о неумно написанной книге: «В ней пустым страницам нет числа». И затем уже следует прямое обращение, рвущееся из сердца поэта, подытоживающее его опыт: «Почему так поздно ты пришла?»

Так лучшие восьмистишия поражают нас душевной и умственной щедростью, стремительной и органичной сменой мотивов. Каждая строка включает в оборот все новые факты и представления. И в финале вывод, который обнимает все ранее сказанное, порою бросает яркий обратный свет, открывает самую суть образов. Естественно, такие исполненные энергии и насыщенности содержания стихи делают читателя требовательным, взыскательным. После них простое уподобление одного предмета другому может показаться слишком бедным, элементарным, однолинейным. Но и тут нас подстерегают неожиданности. Мы находим у Гамзатова стихи, от начала и до конца посвященные одной теме. Вот хотя бы строки, обращенные к «человеку с широкой спиной», что стоит перед окном поэта, заслоняя собою дневной свет:

Там в мире – горы снежной белизны,
Там в море парус в мареве дневном.
А мне видна лишь тень твоей спины,
Уйди, не стой перед моим окном.

(Р. Гамзатов. «Эй, человек с широкою спиной…» Фрагмент. Перевод Н. Гребнева)

Вот так просто, без совмещения нескольких планов, но сильно и впечатляюще передал на этот раз Гамзатов свое стремление к простору и красоте, свою неприязнь к тем, кто задерживает солнечные лучи.

Следовательно, решает дело полнота чувств, работа мысли, верность идей и побуждений. Следовательно, и разнообразно интонированные звучные ощущаемости хороши тем, что искусство построения здесь органически слито с воодушевлением поэта, с поиском истины.

Читая и перечитывая Гамзатова, дивишься и его вдумчивости, серьезности и неутомимой изобретательности. В статье «Ты служишь народу, мастер», он писал: «По-моему, в современной советской литературе нет ни отцов, ни детей. Литература, поэзия не имеет возраста, а если и имеет, то она всегда, для всех поколений, была воплощением молодости».

И точно, в его стихе живет и детская пытливость, желание вводить в поэтический обиход неосновные, неопробованные резервы образной речи. Вот сочиняет он всевозможные надписи, сделанные на дверях и воротах, они говорят о гостеприимстве, на могильных плитах – о горечи небытия, на кинжалах – о благородстве воина и бесчестности убийцы, на очагах и каминах – о несравненной прелести родного дома, на придорожных камнях – о радостях пути... И далее, далее следуют опорные точки воображения: балхарские кувшины, унцукульские трости, андийские бурки, седла и колыбели, скалы и книги.

А завершает этот поток изречений призыв наставлений, написанные на знаменах слова о мужестве и отваге, что напутствуют джигитов в бой за правое народное дело...

В этом разделе книги особенно отчетливо видна горская основа поэзии Гамзатова. Да и сам поэт подчеркнул свою приверженность к родному краю, к его традициям и воззрениям, сказав от имени речки: «Не знала я ничего красивей бесформенного камня – камня черного, у самого истока моего».

Однако река уносит свои воды в широкие просторы. Так поступает и настоящий поэт, приобщая свое родное, заветное к всенародной жизни, связывая начальный от отцов перенятый опыт с движением времени.

Конечно же, успехи горской жизни и поэзии, немалая доля которых принадлежит Гамзатову, объясняются прежде всего тем, что стихи, так отчетливо отмеченные неповторимыми местными особенностями, убежденно утверждают правду нашего века – века коммунизма. Национальные черты не отделяют поэтов от широкого мира советской жизни, а, напротив, укрепляют их связь с ним, становятся его неотъемлемой частью.

Как истинный горец, Гамзатов сравнивает слово с овечьей шерстью, а стихи – с буркой. Но это уподобление ему нужно, чтобы восславить старанье и труд, дорогие сердцу каждого работника, каждого человека нашей страны, независимо от того, живет он среди скал и лесов, в малом ауле или в большом городе.

И обычай дагестанских джигитов – дарить друг другу для упрочения дружбы клинки и кинжалы, бурки и коней – Гамзатов вспоминает, чтобы приравнять свои стихи к дорогому оружию: ведь они – свидетельство искренней дружбы поэта с его читателями многих и разных национальностей.

Одно за другим следуют подобные стихотворения, корни которых глубоко уходят в родную землю, а ветвистая крона обращена к небу, простирается над обширными пространствами. Вспоминается фотография, изображающая Гамзатова рядом с Фиделем Кастро, на широкие плечи которого наброшена привезенная в подарок из Дагестана андийская бурка.

И здесь же стихи о могучих плечах мужей, возглавляв­ших ревкомы, и мужей, что водили полки.

Так выразительно и наглядно воплощена живая, торжествующая над годами и расстояниями глубинная связь идей и воинов социалистической революции.

Это и есть источник создания образов мастерских и жизненных, емких и прозрачных, выражающих правду действительности и правду беспокойной трепетной мысли.

Песня о любви большой
Не бывает велика.
Чувство краткое порой
Долгую рождает речь.

(Р. Гамзатов. «Песня о любви большой…» Фрагмент. Перевод Н. Гребнева)

Так начинает Гамзатов одно из восьмистиший. Вся его книга подтверждает истинность этих строк. В ней торжеству­ет краткое, сжатое слово, проникнутое большой любовью.

1965 год

Гринберг, И. Краткая песня, большая любовь [Текст]// Дружба народов.- 1965.- № 7.- С. 282-285.

Иосиф Львович Гринберг (1906-1980) – литературный критик