РАЗВИТИЕ НОВЫХ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ФОРМ В ПОЭМЕ «ГОД МОЕГО РОЖДЕНИЯ» РАСУЛА ГАМЗАТОВА

Чакар Юсупова

Развитие в дагестанской поэме новых лиро-эпических форм связано с именем Расула Гамзатова, чье творчество, по признанию самого поэта, было вскормлено двумя музами — родной, аварской и инонациональной, русской.

Обратившись к постижению исторических событий, связанных с крушением старого мира и установлением Советской власти в горах, Р. Гамзатов создает поэму «Год моего рождения» (1950), в которой воедино сливаются две тенденции, в корне меняющие природу и эпоса и лирики: события озвучиваются лирическим голосом — так или иначе все картины широкого, объективированного мира даются через призму яркого индивидуализированного мироощущения, а лирическое «я» подвергается интенсивной эпизации мотивом личного участия во всей бурной жизни того поколения, у колыбели которого стояла революция. Равнение на «Двенадцать» Блока, на лирический эпос Маяковского здесь очевидно. Уже во вступлении к первой главе, которое правильно было бы назвать вступлением ко всей поэме (в нем сжато изложены основные мысли и идеи всего произведения), четко намечена внутренняя драматическая основа поэмы, открытая конфликтность, острота и социальный характер борьбы. Они же дают автору и естественный простор для психологического развития характеров, раскрывающихся в острых столкновениях и конфликтах. Ощущением тревоги, грозящей опасности пронизаны первые же строки воспоминания:

Ягненком, угодившим в волчьи зубы,
Аул, в горах зажатый, смотрит вниз,
Как хрупкое гнездо на скалах грубых,
Над пропастью мой дом родной повис.

В памяти, как наплывы прошлого, возникают картины истории родного народа, над которым веками висела угроза иноземного порабощения:

У нас в селении персидский шах
Справлял пиры на детских черепах.
У нас в ауле многим горцам с плеч
Снял головы кривой турецкий меч.

Мысль возвращается к настоящему: аул переживает «труднейший год из всех голодных лет», холодный ветер хозяйничает в нетопленых домах, многих кормильцев нет дома — они в партизанах, в лесах Гуниба, Ахваха. Голодным и измученным людям противопоставлена жизнь аульской знати во главе с муллой:

С мясистых губ облизывая сало,
Лениво, монотонно, как сквозь сон,
Голодным людям, хмурым и усталым,
Повествовал о вечном братстве он.

А по ночам в кругу аульской знати
Мулла, подвыпив, тосты возглашал,
И плач детей соседских, как проклятье
Врываясь в дом, веселью не мешал.

Ощущение тревоги, звучавшее в начальных строках, сменяется сознанием неизбежности, неотвратимости резкого столкновения этих двух миров, жестокой, непримиримой борьбы между ними. В емких и лаконичных образах, завершающих вступление в поэму, звучит ее эпико-героический зачин:

И в волны битвы, правой и жестокой,
Вливаются отряды аульчан.

Эпическое содержание поэмы реализуется в основном в двух ее главах — «Партизанская песня» и «Мой отец». В них раскрываются смысл и значение для судеб народа той битвы «правой и жестокой», о которой говорилось во вступлении.

«Великая разгневанная сила, зовущаяся классовой борьбой» разделила род крестьянский, одних она бросила к контрреволюционным бандам, других привела в ряды борцов за свободу и счастье народа. В непримиримо враждебных лагерях оказывались порой представители одной семьи, близкие родственники. И именно один такой «родич по крови и враг по борьбе» оказался убийцей дяди-коммунара. Поэт раскрывает социальные корни преступления Жахбара, одного из тех богатеев, что жили, угнетая обездоленных и нищих своих земляков.

В повествовательных картинах подробно, в конкретных деталях и приметах описывается подготовка жителей горного аула к встрече партизан, рассказывается о деятельности отца, приводятся факты из его партизанской жизни, возникает целостный, монолитный, единый в своем порыве образ народа. Поэтическое воплощение единства и сплоченности народных масс, его общего духа и пафоса, по верному наблюдению В. Огнева, выражает в поэме партизанская песня, прославляющая боевой дух и мужество красных бойцов.

В исторический сюжет поэмы «Год моего рождения» включен образ отца. Он еще мало индивидуализирован, раскрывается больше в героической тональности, все, что мы знаем о нем, — это то, что он партизан, сражается с контрреволюционными бандами. Мы видим его и среди участников первого съезда горской бедноты, узнаем, что и после провозглашения автономии Советского Дагестана отец больше года не возвращался домой — он в далеком Цумада, где еще живы враги народа, где продолжалась революция.

Постижение больших исторических событий в поэме непосредственно соотнесено с личной жизнью автора, с его биографией и духовным миром. В определенной степени «Год моего рождения» может быть рассмотрен как продолжение традиций автобиографических поэм дагестанской литературы 1930-х годов. Но сопоставление и сравнение раскрывают и всю разность, все отличие и новизну развивающегося жанра. Поэма Р. Гамзатова конечно же опирается на достижения предыдущих лет, связана с ними, как бывает связан каждый вид, каждый жанр литературы со своим предшественником. Но зависимость «Года моего рождения» от таких поэм, как «Моя жизнь» Г. Цадасы или «Моя песня» Казияу Али, проявилась скорее не в смысле продолжения или развития старых форм, а как отталкивание от них, как отрицание их норм и канонов во имя рождения нового.

Литературной школой, школой «заимствования» для Р. Гамзатова в этот период стал эстетический опыт советской многонациональной, и в первую очередь русской, поэмы. Р. Гамзатов сознательно избирает путь более трудный, но и более плодотворный, таящий в себе возможность ставить новые вопросы, решать новые задачи; учится умению вбирать и выражать в полифонии лирического переживания крупные социальные события и проблемы, представлять их в едином сплаве со своими личными переживаниями и подбирать всему этому соответствующую, адекватную художественную структуру.

Близость «Года моего рождения» к поэмам 1950-х годов русских авторов отмечали многие исследователи творчества Р. Гамзатова. «"Душевный процесс пройден последовательно без хронологических отступлений. Все здесь в строгой цепи — от детских видений до раздумий зрелого человека. Внешне же поэма скреплена логикой хронологии. Но важнее цельность скрытая, цельность всей биографии в ее отношении к бурям мира"— эту характеристику, данную В. Гусевым поэме В. Луговского "Середина века", со всем основанием можно отнести и к поэме "Год моего рождения"»,— пишет 3. Гаджиева.

В результате сложилась широкая, разветвленная, многослойная художественная структура, вобравшая в себя эпическое повествование, пластику зарисовки, народные песни, глубоким лиризмом окрашенные философские раздумья, элегические, одические, публицистические мотивы и интонации. В поэму входит — и в этом новое — как полноправный персонаж и участник описываемых событий истории лирический герой, поэт, не просто выражающий свое отношение к миру, а включенный в исторический и событийный сюжет, частица народа.

Интересен открытый лиризм главы «Когда я родился», который создается средствами эпического письма, изложением реальных фактов биографии героя:

И горе заходило за порог
Жилья, где пол — земля,
Где стены — глина,
Где каменные плиты — потолок,
Где пауки сплетали паутину
И тараканы заползали в щель,
Где ветер сквозь оконную холстину
Влетал, мою качая колыбель.

Но и в таких главах, как «Мой отец», «Партизанская песня», где преобладает эпический строй повествования, лиризм не исчезает, а лишь уходит глубоко «внутрь», чутко реагируя на драматизм событий, вбирая в себя трагедию дяди-коммунара, страдания матери, гордость за отца-большевика.

Напряженный лиризм проникает и в эпическую картину ожидания и встречи партизан жителями горного аула. Ждет своих близких и семья рассказчика, и он сам — целый год ему пели пестушку-потешку: «Папа приедет, коня привезет; дядя приедет, игрушек навезет». Но не сбылись мечты матери, обмануты мечты ребенка, среди входящих в аул партизан нет отца, а дядю самого несут его боевые товарищи:

Чей-то конь проходит спотыкаясь,
Стремена стучат ему в бока.
Вот кого-то в бурке, пригибаясь,
Пронесли джигиты на руках.

В строгой пластике письма, в скупых и емких выражениях, в самой конкретизации деталей (спотыкающийся конь, пустые стремена…) накапливается заряд лирического переживания, подготавливается его мощный взрыв. Звучит исполненное гражданственности и обличительного пафоса обращение к убийце дяди, Жахбару, выявляя рост самосознания лирического героя, обогащение историческим и социальным опытом его «я», переплавку детских воспоминаний в сознание возмужавшего свидетеля тех далеких событий:

Ты, Жахбар, запрятавшись за камень,
Целил в родственника своего!
Ты убил за то, что жил годами,
Угнетая и давя его!
…И за то, что ветры из России
Из-за гор подули в наш аул,
И за то, что твой батрак впервые
На тебя с презрением взглянул,
И за то, что меж ущелий диких
Он отряд аульский вел в горах
С гордым именем вождей великих,
С кличем партизанским на устах…

Повторение одних и тех же речевых конструкций усиливает субъективную силу выражения, повышает публицистический накал.

Далеко за пределы сюжетного повествования выходит в третьей и четвертой главах лирическое размышление о преемственности революционных традиций и поколений, верности заветам отцов. Чувство гордости отцом, его полной самоотреченности и подвижничества жизнью, сознание своей сопричастности к его делу, а не умозрительные рассуждения и праздная риторика (как то нередко бывало в дагестанской поэме) определяют динамику поэтической мысли, весомость лирического переживания.

В главе «Свобода» мы видим, как реальное историческое событие — провозглашение автономии Советского Дагестана становится поводом для выражения лирических раздумий, выявляющих динамику поэтического мышления. Поэтическая мысль вновь погружается в историю родного народа, вновь возникают исполненные трагизма образы жертв, принесенных на алтарь борьбы за свободу. Контрастные картины из прошлого усиливают эмоциональное звучание оды в честь Свободы. Но «Год моего рождения» лирически «озвучен» не только голосом поэта. В его поэтическую ткань органично, без видимых глазу «швов» входят лирические вставки — народные лирические песни, авторские стилизации под народную песню. Так, в главу «Когда я родился» естественно вливается аварская песня — сказка о Дингир-Дангарчу, в которой выражена мечта обездоленного горца о благополучии, о достатке, о счастье. В унисон ей звучит колыбельная песня матери, родственная народной сказке не только своим содержанием, убежденностью, что приход весны близок, но и самой поэтикой. Песня матери из поэмы близка народной песне.

Выписанный в героической традиции образ отца озарен и проникновенной лирической характеристикой, звучащей в песне матери, ждущей ушедшего в партизаны мужа, в песне, трогательной в своей предельной душевной открытости, чистоте и прозрачности выраженного чувства:

Ночью непогода злится,
Кто-то к нам в окно стучится,
Это дождик, а не ты.

Вот в ночи со скрипом кто-то
Наши отворил ворота.
Это ветер, а не ты.

Вот к птенцам отец до срока
Возвратился издалека.
Это сокол, а не ты.

Каждая строфа трехстишия, как видим, начинается с песенного присловья и замыкается непосредственным обращением к объекту. С каждой новой строфой переживание усиливается, ширится и, наконец, завершается на самой высокой точке напряжения:

Солнце жгло и жгли морозы,
Но не высыхают слезы.
Их осушишь только ты.

Было солнце, было лето.
Только сердце не согрето,
А согреешь только ты.

Песнь матери выписана в жанре народной лирики — плача-причитания. Близость очевидна и в монотонности сочетаний предложений, и в применении отрицательного параллелизма, и в прямом обращении к отсутствующему, и в подчеркнутом повторе одного и того же конструктивного хода.

Р. Гамзатов, обращаясь к каноническим народным формам и образцам, использует прежде всего их потенциальные внутренние резервы эмоций и чувств. Горестные и мучительные раздумья жены о муже, находящемся в далеком походе, тоска по нему, надежды и мечты ее передаются в привычных для горца аллегорических образах, метафорах и ритмах.

Подобное использование традиционной поэтики и старых образов наблюдается во многих литературах. Так, в статье о Блоке Ю. Тынянов пишет: «Он (Блок. — Ч. Ю.) предпочитает традиционные, даже стертые образы (ходячие истины), так как в них хранится старая эмоциональность, слегка подновленная, она сильнее и глубже, чем эмоциональность нового образа, ибо новизна обычно отвлекает внимание от эмоциональности в сторону предметности».

Широкое и многообразное эпическое и лирическое содержание поэмы, поднятые в ней большие пласты реальной действительности, глубина и всесторонность анализа внутренней жизни лирического героя потребовали и иных, более сложных способов компоновки и организации материала. Естественно, что композиция поэмы «Год моего рождения» становится более гибкой, получает большую свободу. В ней легко сочетаются, перемежая друг друга, описательные моменты, выделенные в драматизированные главы сюжетных линий и приемы чисто лирического письма, нарушается последовательность событий, разрываются сюжетные ходы, задерживается экспозиция и т.д. Решающую роль в компоновке поэмы играет прием воспоминаний, вновь и вновь всплывающих.

Художественный опыт Р. Гамзатова в создании лиро-эпической структуры оказался наиболее пер-спективным и плодотворным в дальнейшем развитии дагестанской поэмы.

Изучение дагестанской поэмы военных и послевоенных лет, таким образом, свидетельствует о том, что в развитии жанра наступил качественно новый период напряженных исканий и приобретений. Новые социально-нравственные, философские идеалы, представления о нормах жизни получают претворение в разнообразной и богатой системе жанровых форм и разновидностей. В поэмах усиливается, с одной стороны, эпическая основа, углубляется психологизм в исследовании народных характеров, с другой — нарастает тенденция к отказу от фактографической описательности, авторского «самоустранения», возникает потребность введения в структуру поэм яркого лирического начала, объективированного авторского «я», становящегося рупором идей и забот времени. Созданные в эти годы поэмы — «Сказание о чабане» Гамзата Цадасы и «Год моего рождения» Расула Гамзатова — явились этапными в истории поэмы Дагестана: первая подводила итог большому историческому периоду в развитии жанра национальной эпопеи, а вторая, вобрав в себя художественный опыт многонациональной советской поэзии, открывала новую традицию в поэмном творчестве Страны гор.

1989 год

Юсупова, Ч. Дагестанская поэма. Становление и развитие жанра [Текст]: Монография/ Чакар Саидовна Юсупова.- Москва: Наука, 1989.- С. 206 – 216.

Чакар Саидовна Юсупова – доктор филологических наук, лауреат Государственной премии Республики Дагестан