СТРАДАЯ И ЛЮБЯ

Луиза Ибрагимова

Вечер встречи с народным поэтом Дагестана Расулом Гамзатовым. Зал переполнен друзьями из соседних республик и братьями по перу. Все ждут, когда, наконец, появится человек, который шагает по земле, неся в глубине своего сердца снежные горы Кавказа и березовые леса России, всю землю Страны Советов, с ее высотами и глубинами, радостями и печалями. Все ждут своего Расула Гамзатова, человека, чье поэтическое сердце вмещает в себя всю прекрасную планету, человека, который, объехав все континенты, выступал не только как поэтический полпред Дагестана, но и как государственный деятель Страны Советов. Многокрасочная лента его путешествий много раз обвивала планету. Чувство уважения и восхищения вызывает этот человек у людей разного цвета кожи, разных национальностей, разных стран, разных уголков планеты.

Творчество Расула Гамзатова, народного поэта Дагестана, лауреата Ленинской премии несет в себе обобщенный образ Советской Родины, народа во всем его величии, простого человека с его непростыми заботами. Неиссякаем запас энергии поэта, гражданина... Его тревожат события мирового значения, дела будущего. Он увидел большой мир и рассказал о нем людям. Впрочем, он еще не все рассказал. И сейчас на этой встрече он снова и снова будет делиться с людьми секретами своей светлой, щедрой души.

И вот перед нами Расул Гамзатов, взволнованный, правдивый. Когда улеглись волнения первых минут встречи, Расул заговорил. И несмотря на то, что зал был переполнен, сразу появилась тропинка к сердцу каждого, все почувствовали обаяние этого удивительного человека. А с трибуны стаями летели слова, словно только что зарождающиеся строчки новых стихов о любви, о времени, о себе, о Родине, о народе.

Воображение поэта заставляло всех вместе с ним совершать путешествие в дневник своего современника, вместе с ним перешагивать горизонт, замкнутый родными вершинами, и шагать в беспокойный мир, познавать трепетную радость восхода и нежную грусть вечерних раздумий поэта.

Очарованный и притихший зал слушал большого поэта великого времени, который мыслит широко, в планетарных масштабах, всемирно-исторически. Он открывает мир как явление, на равных правах вбирающее в себя множество самых разных сторон, для познания которых в их взаимной связи, в единстве необходимо становиться попеременно па множество точек зрения.

Поэт книгой «Мой Дагестан» открыл новый, таинственный, не предусмотренный канонической теорией искусств, имеющий огромное будущее жанр.

Поэт, выросший на дагестанской земле, впитывая все, что веками создавалось искусством народов мира, создал произведение о прошлом и настоящем своей родины, в новом, еще не известном художественном жанре и форме.

В ней особенно ярко проявляются возможности Расула Гамзатова — прозаика, его талант, его высшая художественная грамотность. Стиль его глубоко музыкален, и «Мой Дагестан» — сложнейшая словесная партитура. Словно в симфонии, скрещиваются мнения, характеристики, и, сталкиваясь, создают они гармонию образов, без которых немыслим Гамзатов.

Земля у нас одна, как бы размышляет поэт, и держится она на доброте и мужестве людей. И чтобы замереть перед нашей землей, чтобы взглянуть на ее поля, чтобы увидеть, как наливаются соком колосья пшеницы, как летают над горами орлы и ласточки, чтобы прийти в ее прекрасный лес и приласкать раненого зверя, нагнуться и поднять стебелек беззащитной травы, сосредоточиться на звездах, чтобы ворваться в объятия красной зари и поведать ей самые сокровенные тайны души своей — не хватает человеку третьего часа. Мы слишком расточительны, чтобы иметь этот третий час, этот миг единения с природой и любовью. И как бы предупреждая живущих под луной на одной земле о своей же необдуманной большой расточительности, поэт написал свою маленькую книжку «Третий час»: «Эта книга — мой молитвенник, это моя требовательная просьба к людям — остановиться на миг, оглянуться на прошлое, оценить настоящее и вглядеться в будущее. Третий час в жизни любого человека — это час его исповеди, его великого откровения, вот что меня волновало, когда я писал эту маленькую книгу».

Думами об этой прекрасной земле-мулатке, на плечи которой человек надевает то белую шаль своей радости, то черную шаль своей печали, полна и книга «Две шали».

...Какое чудо — наша утренняя столица, когда туман приподнимается над сонными улицами, над верхушками разноцветных башенок церквей. Где-то там сквозь туман доносятся приглушенные звуки курантов. И в сердце рождается страх, что эти чудные звуки разбудят город, улетучится туман — это чудесное воспоминание города, мысли города, сон города о людях, которых он любит, которыми дорожит, о запахах цветов, о шорохе трав, о шепоте людей, о гуле шагов.

Как громко, как сильно стучат шаги, когда один идешь по городу. Идет человек, чем-то похожий на этот город. Его белая голова сливается с сединой тумана, который стелется над этим древним городом. Это седина его воспоминаний. Это вечное прикосновение времени к Расулу, это следы пережитых невзгод, радостей, это соприкосновение душ, которые созвучны друг другу, это тихий смех недолгих мгновений счастья, это беда, которая ходит по пятам за человеком.

Прикосновением своих мыслей, своей мелодией, своей музыкой он очаровывает город. И город боится потерять эту нежность, похожую на сон.

...Два удивительных глаза пристально смотрят на Расула. Эти глаза кричат, эти глаза зовут город проснуться, чтобы увидеть, как идет этот седой человек через утреннюю столицу, по широкому проспекту, по узеньким горным тропинкам, по прекрасным автострадам мира, через моря и океаны. Идет этот человек, чтобы встретиться в Дагестане с нами и сказать: «Любовь меня не покинула. Если покинет она меня, кончатся мои стихи, кончится моя жизнь. Дагестан — моя наследственная любовь. Другая любовь — приобретенная, дитя моей разлуки с людьми, которые дороги мне, разлуки с восходами и закатами моей земли».

Солнце нехотя садится на окраины столицы. Оно как будто не хочет уходить, зная, что несет за собой черную ночь, черную весть печали. И такое же солнце садится в горах, и здесь оно так же боится испугать людей. Оно готово разбиться на множество осколков, пожертвовать собой. Но над всем миром светит одно солнце. И оно не виновато,    что в дом к людям идет беда. Где-то в далеких горах умирает старый седой горец. И в эту же декабрьскую ночь умирал Твардовский.

Расул Гамзатов провожал в последний путь Твардовского. Рядом потрясенные, опечаленные, подавленные, идут дорогой горя вместе с Расулом Кайсын Кулиев, Мустай Карим, Михаил Дудин — их много. Все молчат. Каждый думает о своем Твардовском. В глазах Расула безнадежная печаль, а в нескольких сантиметрах от него безжизненное лицо автора «Василия Теркина». О чем думал Расул и думал ли о чем-нибудь? Александр Трифонович Твардовский каких-то десять лет назад приезжал в Дагестан вручить ему Ленинскую премию, обнять его и еще и еще раз признаться в любви своей к нему.

...Разрумяненное солнце, запыхавшееся солнце спешит взойти над столицами мира, над маленькими аулами. В мир торопится радость, рождаются где-то дети, кто-то сочиняет сказочную музыку, кто-то закончил свою Мадонну. И летят слова поэта: «Москва. Литературный институт. Кадрия. Бесконечно рад вашим хорошим стихам, юная поэтесса. Новых успехов, новых удач. Расул Гамзатов»; «Индия. Дели. Михаилу Луконину. Безгранично рад принести тебе весть о рождении дочери. Я рядом с тобой. Твой Расул».

Радость от Расула идет к людям разными дорогами. К Евгению Евтушенко она пришла в тот момент, когда Р. Гамзатов принес ему свою новую поэму «Казанский университет», неодобрительно встреченную некоторыми литераторами. Евтушенко рассказал, как пришел к поэме. Расул вывел на первом листе рукописи: «Горячо рекомендую поэму в печать, расцениваю ее как достижение советской поэзии вообще».

— С людьми остается наша доброта, честность и любовь к ним,— часто говорит Расул.

…Помню, сидели в Центральном доме журналистов с космонавтами. Расул был в окружении Волкова, Елисеева, Севастьянова и других. Очень много говорили. Виталий Севастьянов был так очарован нашим поэтом, что не мог никак расстаться с ним, и они вместе пошли на квартиру к Расулу. Долго, очень долго сидели они в ту ночь. Севастьянов, не уставая, рассказывал о том, как поэзия стала самоотверженным и мужественным другом, имеющим силу не только в том, что рядом, но и в том, чтобы поддержать, стать опорой в неизведанной дали космоса, сохраняла в них уверенность на встречу с Землей.

— Читая Расула,— сказал он,— я остро чувствовал, как все-таки прекрасна наша Земля!

Любовь к Расулу людей, познавших космос, сама по себе очень значительна. Космонавты не расставались с поэзией Расула Гамзатова и тогда, когда они были в космосе, потому что она звала их к прекрасной Земле. Его поэзия сопровождала их и в последний путь... Те, кто видел телепередачу о похоронах наших славных сынов, конечно же, помнят, как Левитан своим совершенно незабываемым голосом читал проникновенные строки Расула над прахом тех, которые так любили его:

К дальним звездам, в небесную роздымь
Улетали ракеты не раз.
Люди, люди — высокие звезды,
Долететь бы мне только до вас.

Эти слова здесь, на Земле, звучали как прощальный реквием.

Поэзия Расула среди шепота трав, на красной странице восхода, в гуле глубоких шахт, на фоне белых гор и могильных плит, в детском лепете, колыбельной песне матери, шуме прибоя, клекоте чаек, в танце юной невесты и в молчании стариков. Это все — поэзия Расула. И люди ошибаются иногда, останавливая на улицах задумчиво идущего поэта. Они ищут поэзию Расула в нем, а Расул идет сам за своей поэзией, за своей лирой, по ее следам, влекомый ее звуками.

Вот почему фантастически трудно попасть на вечера встречи с Расулом. Но на каждый вечер поэт приносит часть своей поэзии, а вся симфония его поэзии — это жизнь, это природа, окружающая нас, растущие деревья, горящие дрова, плачущая женщина, бегущая река.

Поэзия Расула, как магнитом, притягивает людей разных возрастов и разных национальностей своей обезоруживающей откровенностью, младенческой чистотой видения первозданности человеческих отношений, природы любви и ненависти.

Язык поэзии не требует разъяснения, поэзия говорит на языке чувств улыбкой и горечью, лаской и гордостью, незащищенностью души перед истинной любовью и высоким достоинством перед подлостью и предательством.

Люди, встречаясь с Расулом и его поэзией, как бы приобретают бесценную частицу вдохновенной поэтической души Расула, как бы окрыляются и становятся сами немного поэтами.

Перед моими глазами стоит юная горянка, которая, может быть, приехала в столицу из какого-нибудь горного селения Дагестана. Когда Расул еще не закончил читать на аварском «Медного всадника», трепещущая, будто на крыльях, вбежала на авансцену девушка и крикнула:

— Баркала, Расул!

Потом она как будто испугалась своей смелости и так же внезапно исчезла, как и появилась.

Озабоченные, задумчивые люди, как будто идущие на какое- то событие в своей жизни, заходят в Дом кино, что на Васильевской. Я тоже захожу с ними в этот дом, вижу Рошаля, Герасимова, Юткевича, Чухрая, Бондарчука. В глубокой задумчивости ходят эти люди по фойе, как будто хотят освободиться от замыслов, мучающих их, от прошлых встреч, от тяжести своей собственной славы, они готовят себя к встрече с Расулом, с его лирой.

Затемненный притихший зал ждет появления Расула на сцене. И вдруг раздается голос Расула из зала.

— Я хочу видеть людей, которые делают кино!

Ослепительный свет заполняет зал, будто этот свет появился от восторга людей, от их оваций.

Когда поэт кончил читать стихи, какую-то долю минуты ом стоял растерянный, прислушиваясь к своему внутреннему голосу.

И в такой звенящей тишине так громко прозвучал голос моего соседа-актера:

— Сыграть бы такого Расула!

«...Вы из страны Расула? Вы его видели? Какой у него Голос, какие у него глаза?»— так нетерпеливо, так восторженно расспрашивал меня Жан, студент киноинститута из Ливана.

Какой он, Расул?! И рассказала я Жану, какого Расула я знаю.

Это Расул, читающий в лицах «Пиковую даму» или «Медного всадника», Хайяма или Луговского, Твардовского или Маршака.

И рассказала я этому парню, как больной Расул просит друзей принести ему книгу о Модильяни, репродукцию «Сикстинской мадонны»; как он, написав новые строчки о женщине, торопится к телефону, чтобы прочитать друзьям стихи о том, как он любит жизнь, эту кричащую ночь, во власти которой он придумал страну любви, гимн этой страны, герб этой страны.

Это человек, который стоит над могилой товарища, с невыразимой тоской в глазах под проливным дождем. В этот миг, в миг присутствия Расула, переполненная чувством уважения к тоске и печали поэта, женщина воскликнула:

— Моя боль, мои слезы растворились в ваших глазах, я готова умереть сейчас, если вы будете в такой же печали от этой утраты.

Жан слушал мой рассказ о том, как член-корреспондент Академии наук СССР Юрий Осипян, единственный раз встретившись с ним, сказал:

— Это вулкан, который никогда не перестанет действовать. Это могучий вулкан! Он сам себя заряжает энергией, энергией таланта.

Земля для Расула одна, где бы он ни был, он живет в той стране, своей, которую создал и которую назвал Аулом Поэзии. Он сказал — Аул Поэзии, потому что его жизнь, его первые строчки начинались с маленького аула, который сейчас вобрал в себя весь мир, с его тревогами, радостями, бедами.

Я рассказывала Жану, как будто рассказывала всему миру о настоящем поэте, интернационалисте и гуманисте. Жан слушал и видел большого поэта, который как ребенок восторгается за своего друга Чингиза Айтматова, сотворившего «Белый пароход». Расула, растерявшего слова, без конца повторяющего:

— Чингиз... Чингиз... Чингиз...

В этом слове был весь восторг, его радость за друга, за его доброту.

Помню, приезжал в Дагестан профессор Римского университета Рудольфе Ассунтино, совсем еще молодой человек, лет тридцати пяти. Взобравшись на самую верхушку скалы, он говорил оттуда на своем родном итальянском языке, по-итальянски страстно:

— Как жаль, что я не могу оставить свое сердце на этих скалах родины Расула, чтобы оно стало окаменевшей тоской по этой стране. Когда я читаю его, у меня появляется чувство атмосферного увеличения. И кажется мне, что Расул стоит на земле, а сердце и мысли его во Вселенной.

...Землетрясение. Я знаю, что это такое. Это когда не можешь гневаться ни на кого. Имеешь право только на страдание и на восстановление разрушенного. И вот это страдание, решимость мужественного человека, пришедшего протянуть руку помощи и разделить нечаянную беду своих земляков, я видела в глазах Расула, в его поведении. Боль всех пострадавших людей сконцентрировалась в Расуле, во всем его облике. И люди не могли плакать, показывать свою боль, ибо знали, что это может принести невыразимую муку седому поэту, которому не было еще и пятидесяти.

Рядом с Расулом люди наполнялись решимостью и высоким достоинством перед этой стихийной бедой. И, наверное, это достоинство позволило людям сурово и трезво оценить обстановку, сказать слово приветствия тем, кто пришел разделить их беду и помочь им.

Каждое утро — это начало нового дня, и людям надо заботиться о своих земных делах. Они идут на работу, ждут своих любимых на свидания, сажают деревья, кормят детей. И, наверное, где-то в глубине души отчетливо помнят свои печальные дни, беду, которую победили человеческая дружба и сострадание.

И отчетливее всех, яснее всех, наверное, перед глазами Расула и сейчас стоят картины прошедшей стихии. От голубого моря к вершинам голубой горы идет человек, знающий цену дружбе, увидевший проявление этой дружбы и сердечности своими глазами.

Он хочет сказать об этом очень много людям, но какая-то растерянность перед какими-то чувствами, которых он даже не знал ранее, ведет его к вершине горы, призывая сначала обо всем тихо подумать среди звона ручьев, грусти камней, ликования трав, подумать о беде, до боли ощущая жизнь.

И в это время, разделяя печальные и радостные мысли отца, бежит по горной тропинке, как по светлым строчкам отца, маленькая девочка, дочка поэта. И, обнимая трепещущий комочек радости, Расул вдруг отчетливо видит протянутые руки несчастных детей на улицах Дели, Тегерана, видит умирающую от белокровия японскую девочку, маленьких продавцов газет на улицах Стамбула, Парижа, Токио, которые так не по-детски надеются на свою детскую непосредственность.

До него доносятся строки из самых дорогих писем детей.

«Дорогой дядя Расул! Я маленький еще, но мне тоже иногда бывает плохо. Даже я не знаю иногда отчего. Тогда я иду к Вам, сажусь на простенький коврик и слушаю, как моя мама читает мне о вашем Дингир-Дангарчу, о вашей Зареме. И все плохое уходит от меня. Я очень люблю свою маму».

«...Дядя Расул! Меня папа сегодня не взял на рыбалку, я так одинок. Если можете, приезжайте ко мне. Я очень люблю Вас и тетю Патимат».

«...Расул Гамзатов! Я написала свое первое стихотворение, называется оно «Хатынь». Посылаю его Вам».

Маленькие ладошки дочери прижались к щекам отца.

— Папа, пойдем домой. Я без тебя не хочу домой. Я соскучилась по тебе.

И снова пришла светлая радость к поседевшему поэту. И, взяв за руку свое чудо, свою дочь, от вершин голубых гор идет поэт к зеленой долине, где ждет его дом, жена, друзья, непозабытые тени отца и матери, друзей их, навсегда ушедших за ними или прежде них.

Откинув назад непослушную прядь волос, с нежной улыбкой на губах вышла за ворота встретить Расула его жена. А там, в доме, собрались друзья, ждут письма...

Собрался семейный годекан поэта, задумчиво смотрят вдаль видимые только Расулу глаза его отца.

— Ты пришел, сынок?— спрашивает со всех углов тихий голос матери. Смотрят на него глаза погибших братьев, они молчат, потому что, когда погибали, были вдали от своего дома и последнее слово их ушло с ними и осталось от них их драгоценное молчание, так много говорящее их младшему брату.

— Ну, что, поэт, сын поэта, ты пришел ко мне со стихами? А сегодня не будем говорить о стихах. Поговорим о жизни. Жизнь такое стихотворение, которое однажды написала природа на чистейших страницах своих.

— Патимат, мы ждем твоего угощения,— сказал Абуталиб.

И это откровение, и это открывание мира поэтом, молчаливое наблюдение его жизни, навсегда ушедшей и постоянно живущей рядом, родными и близкими, не позволяют поэту вдохновенному, живя в своем мире, забывать мир живущих рядом с ним. И знает поэт, какое откровение стоит золота и какое откровение не стоит и медного пятака.

Зная цену своим словам, поэт умеет оценить слова, сказанные другим. И ему ли, имея такой семейный годекан, прельщаться словами. Вознесенный другими, он остается на земле.

Оставив притихший дом, тихую беседу Абуталиба с аульскими стариками, идет поэт читать строки, перелетевшие тысячи километров, чтобы прийти в Цада.

«...Дорогой Расул Гамзатович! Заболел мой лучший друг, Герой Краснодонского подполья — Георгий Минаевич Арутюнянц. Надежд почти никаких. Он очень и очень влюблен в Вашу поэзию. Сегодня он заговорил о Вас, сейчас для него будет подлинным лекарством Ваша книга и небольшое доброе письмо. Для Георгия это будет особым событием, которое облегчит ему жуткие страдания. Выручайте, дорогой Расул. Ваш В. Осипов».

«Дорогой Расул Гамзатович! В моей душе существует чувство глубокой благодарности Вашему таланту, одарившему меня как читателя и превосходной поэзией, и прекрасной, умной, тонкой прозой. Несколько раз в своей жизни я испытывал острое желание перевести Ваши стихи и удовлетворял это желание—переводил их, и эта работа была радостью для меня. Счастье не требует эпитетов, счастье — это счастье, а счастье поэта, конечно, предполагает новые прекрасные стихи, а счастье человека, преданного интересам своего народа, предполагает счастье этого народа. Все это входит в то понятие счастья, которого я Вам желаю. Ваш Константин Симонов».

«...Дорогой сынок Расул! Спасибо тебе за твое великое сердце, сердце сына, за то, что ты живешь на земле, за то, что ты есть. Жить тебе и жить. Я уже старенькая. Пусть будут счастливыми и здоровыми твои дети. Дмитриева Анастасия Яковлевна».

«...Глубокоуважаемый Расул Гамзатович! Литературно-мемориальный музей Максима Рыльского готовит к восьмидесятилетнему юбилею сборник воспоминаний о поэте. Просим Вас принять участие в подготовке этой книги. С уважением, администрация музея».

«...Мой дорогой друг, мне все дорого в Вас. Я ничего не буду просить у Вас, ни Вашей книги, ни Вашего автографа, ни Вашей фотографии. Я самая обыкновенная почитательница Вашего таланта. Это Вы в настоящее время даете мне силы жить, любить и ценить жизнь, помогаете бороться с той болью утраты, которая меня постигла. Вся надежда моя на исцеление на Вас, на Вашу поэзию. Сердечное спасибо Вам, дорогой мой. Конкордия Павлова».

Сидит Расул рядом с радостными и печальными письмами, в кругу семейного годекана, оставивший за синей занавеской тумана, за горами, за чертой своего маленького селения бешеный ритм больших городов, всю суету человеческих страстей и ненадежный блеск цивилизованного мира, из дальних странствий возвратясь, где он был представителем своей державы у шахов и президентов, послов, епископов и министров. Он пришел в свое селение представителем оставленного там, за горой мира, пришел к старикам, детям, женщинам, к простой боли и к простой радости людей, готовый разделить с ними и смех и слезы их, готовый сесть с ними за их простой стол, отломить кусок свежеиспеченного чурека, налить из бурдюка бузу в древний рог, произнести немногословный тост за здравие живущих.

Ему еще сегодня, завтра, неделю, месяц хочется жить здесь, среди гор и горцев, брать на руки младенцев, которые родились в его отсутствие, поднимать их высоко над головой и показывать горам их новых джигитов. И переполненному преклонения и восхищения хочется много раз произнести такое простое, такое дорогое слово «эбел» — мама.

Но среди этой тишины до слуха поэта, живущего проблемами не только маленького селения, доносится перестук телетайпов, вой сирены, видятся другие луга с другими, непохожими на здешние, цветами и травами. Летят телеграммы, зовущие на конгрессы и симпозиумы, на съезды, фестивали, где поэт Расул Гамзатов должен выступить послом справедливости, полномочным и мужественным борцом за дело своего народа, своей державы.

Вгляделся поэт в манящую даль из маленького окна своей сакли и увидел мир, зовущий, страдающий и новый, другой, не такой, каким он оставил его несколько дней назад.

Вновь уходит поэт в этот беспокойный мир. С тревогой глядят вслед ему древние горы и глаза ждущей его женщины.

...В старину одна девушка полюбила парня и угольком обвела контуры его тени на скале. Так родилась живопись, гласит легенда. Я попыталась запечатлеть сейчас только контуры таланта, характера, судьбы большого поэта. Но я не смогла найти тень его поэзии. Его поэзия похожа на солнце, которое всегда в зените, он всегда на самой высокой точке своего горения: говорит ли два слова или пишет всю поэму. Окрыленный своим вдохновением, Гамзатов Расул, даря людям чудесные стихи, думая о людях, любя людей, всегда там, откуда не падают тени.

1973 год

Ибрагимова, Л. Страдая и любя [Текст]: О Расуле Гамзатовиче Гамзатове (1923 – 2003)/ Луиза Абдурашидовна Ибрагимова// Советский Дагестан.- 1973.- № 5.

Луиза Абдурашидовна Ибрагимова – журналист