«МОЙ ДАГЕСТАН» РАСУЛА ГАМЗАТОВА. ЖАНР И ГЕРОЙ

Владимир Кочетов

Теперь без «Моего Дагестана» немыслимо представить себе дагестанской прозы, так же, как без стихов Расула Гамзатова немыслимо представить и дагестанской поэзии. Эта книга сразу же завоевала внимание всесоюзного читателя и привлекла довольно пристальное внимание критики.

Особый интерес вызвал жанр книги. Но в многочисленных своих отзывах критики так и не смогли дать ей жанровое определение. Все они единогласно называли «Мой Дагестан» просто книгой.

Сам Р. Гамзатов, со свойственным ему лукавством, так размышляет о жанре «Моего Дагестана»: «Что это будет: рассказ, повесть, сказка, предание, легенда, раздумье или просто статья — я не знаю. Одни редакторы и критики скажут мне, что я написал не роман, не сказку, не повесть и вообще неизвестно что. Другие редакторы и критики скажут, что это и то, и другое, и третье, и пятое, и десятое. А я не возражаю. Называйте потом как хотите то, что выйдет из-под пера...»

Попробуем разобраться в жанровой структуре, в жанровых особенностях книги Р. Гамзатова.

На первых страницах «Моего Дагестана», казалось бы, намечаются признаки фабулы: поэт получает письмо от редактора толстого журнала с предложением написать небольшой очерк о Дагестане. В первое мгновение читатель ожидает, что действие и направится по этому руслу, то есть, что перед ним книга о том, как автор писал очерк о Дагестане. Но никакого очерка Р. Гамзатов писать не собирается: он с гневом отбрасывает от себя письмо, а когда из редакции начинаются бесчисленные звонки, заявляет редактору, что очерка писать не будет. «Не завернуть мне моего Дагестана... в ваши девять-десять страниц».

Посылка к внешнему действию остается только посылкой, и намечаемая было фабула, так и не обозначившись, разрушается. Однако все это дает толчок воображению писателя, дает толчок для развития его чувств, настроений.

Поэт берет отпуск и едет в родной аул Цада. Встреча с родным аулом, воспоминания о детстве, навеянные этой встречей, и рождают в нем желание написать книгу о Дагестане, но не просто о Дагестане, а о своем Дагестане, то есть о том Дагестане, что живет в его сердце, в его сознании. «Мой Дагестан», объясняет Р. Гамзатов название книги, «не потому, что он мой по принадлежности, а потому, что мое представление о нем отличается от представления других людей».

Лирический герой книги — сам Р. Гамзатов, они тождественны настолько, насколько вообще могут быть тождественны автор и герой. Все, о чем рассказывается в книге, читатель видит только сквозь призму авторского зрения, весьма пристрастного и субъективного, и Р. Гамзатов не пытается маскировать эту призму, а, наоборот, сознательно акцентирует на ней наше внимание, ибо говорит о себе как о сыне Дагестана, говорит о своем отношении к Дагестану, к людям, населяющим его, к его истории, преданиям, легендам.

Все, о чем пишет Р. Гамзатов, было ли это недавно (например, поездки поэта в разные страны) или давно (предания о Шамиле, Хаджи-Мурате),— все это происходит не само по себе, а в сознании лирического героя и происходит сейчас, сиюминутно. Книга о Дагестане творится как бы на наших глазах. В этом смысле она близка, к примеру, «Журавлиной родине» М. Пришвина, ибо в ней, как и у Пушкина, показан не только художественный результат, но и творческая лаборатория автора, его споры с самим собой о том, как надо писать книгу. Заметим, не книгу вообще, а именно «Мой Дагестан».

Дагестан, родной аул, будущая книга о Дагестане — вот те раздражители, которые постоянно воздействуют на чувства лирического героя, на его воображение и эмоциональную память. На раздумьях и воспоминаниях автора, связанных между собой ассоциативными цепочками мыслей, воображения, памяти, и построено действие книги, пронизанной таким сильным лирическим настроением, что порой «Мой Дагестан» кажется стихотворением в прозе, развернувшимся на много страниц. Недаром среди критиков раздавались возгласы: «Что это? Очерк, очерковая повесть, «книга-песня», проза, совершенно тождественная лирике,— некий горский верлибр, заметки о жизни, автобиография-исповедь?» Конечно, такое большое произведение не может «петься» на одном дыхании, и не все его страницы напоминают стихотворение в прозе. Но от этого лирический тон книги не ослабевает, ибо каждый раз Р. Гамзатов все равно говорит о своем глубоко личном чувстве — к родине, к Дагестану, к родным и близким людям.

Вся книга — от начала до конца — есть не что иное, как взволнованный монолог лирического героя, полный экспрессии, а порой — мягкого, добродушного юмора. Встречающиеся в книге притчи, предания, легенды являются составными частями монолога. Нет притч, преданий, легенд, вставленных в повествование; есть притчи, предания, легенды, рассказанные Р. Гамзатовым. Читатель ни на секунду не перестает слышать как бы живой авторский голос.

Все это говорит о лирической сущности «Моего Дагестана», но не говорит еще о его жанре. А между тем основные споры в критике развернулись как раз вокруг жанра произведения.

И. Гринберг объясняет особенности гамзатовской прозы почти случайным наслоением фактов, легенд, событий: «Стоит только писателю остановить свой взгляд на каком-нибудь примечательном факте, значительном вопросе — и он сразу же выпускает на волю, на страницы своей книги поток впечатлений, дотоле хранившийся в его памяти».

К точке зрения И. Гринберга близок и М. Кузнецов: «"Мой Дагестан" — книга озорная, веселая, шумная, многоголосая. Она не повернута вовнутрь, а наоборот, вся вовне: ее содержание з тысяче забавных притч, басен, новелл, поучений, афоризмов и т.п.»

По И. Гринбергу, М.  Кузнецову получается, что Р. Гамзатов творит на страницах «Моего Дагестана» чуть ли не полный авторский произвол, что цельной книги нет, а есть «собрание басен», объединенных между собой прихотливой мыслью автора, и только.

Другая точка зрения принадлежит Л. Антопольскому, и, на наш взгляд, она гораздо более плодотворна. Л. Антопольский объясняет отбор материала, сюжет и построение произведения развитием характера поэта. «Мы видим,— пишет он, как складывается характер поэта, ... пользуемся... точными биографическими наблюдениями». «Проза "Моего Дагестана" создается деятельностью лирического героя. Создается его движением — психологическим и почти реальным, то есть приобщением к непосредственной жизни. Расул Гамзатов поднимается по горным тропам Дагестана, учится в Литературном институте, вспоминает то, что ему говорили, слушает, молчит, видит, действует, радуется и казнит себя — прикасается к чему-то во внешнем мире и в себе, и это входит в книгу. Характер лирического героя определяет принцип отбора материала и его построение».

С. Липин, возражая И. Гринбергу, М. Кузнецову, оспаривает и точку зрения Л. Антопольского, не соглашаясь с тем, что в основе построения гамзатовской прозы лежит биографический принцип. Чтобы как-то протянуть сюжетную хронологическую линию, пишет С. Липин, Антопольскому приходится выхватывать воспоминания лирического героя то с конца, то с середины книги, что противоречит биографическому принципу.

Но противоречит ли?

Автобиографические элементы в произведении вовсе не должны располагаться в хронологической последовательности, как утверждает С. Липин. Воля автора, в каком порядке расположить их в произведении.

Основой композиционного строения «Моего Дагестана» С. Липин считает «сложное сплетение различных настроений, переживаний, а вместе с ними — взаимодействие деталей окружающего мира, призванных показать источник зарождения чувств, выявить основную суть душевных поисков, осознать их глубинное значение».

Все это верно и объективно ничуть не противоречит точке зрения Л. Антопольского, ибо «основная суть душевных поисков» это и есть «становление характера», его развитие.

Но никто из критиков так и не дает «Моему Дагестану» жанрового определения.

Нам кажется, что говорить о жанре «Моего Дагестана» невозможно, не уделив пристального внимания проблеме героя (или, точнее, героев), так как раскрытие характера героя во многом определяет жанровые границы этого произведения.

Становление и развитие характера лирического героя — главное содержание «Моего Дагестана», стержень, на котором и строится произведение.

Что же за человек поставлен в центр книги Р. Гамзатова?

Прежде всего это — наш современник. Он несет в себе черты не только глубоко индивидуальные, но и общие, свойственные каждому советскому человеку. При всей индивидуальности каждой личности, во всех советских людях неизменно живут и общие, объединяющие всех чувства — патриотизма, братства со всеми народами нашей страны, солидарности с трудящимися всего мира и т. д. Эти общие чувства в лирическом произведении получают подробную индивидуальную расшифровку; выраженные прямо, декларированно, они несут на себе основную идейную нагрузку произведения, выявляя, наряду с индивидуальными, типические черты характера советского человека.

Лирический герой «Моего Дагестана» — горец, точнее — аварец. Аварцы — одна из народностей Дагестана, Страны гор.

Воспоминания Р. Гамзатова о детстве, юности, об отце, матери, друге своем Абуталибе, на первый взгляд, разбросаны и хаотичны. Но известно, что писателя надо судить по законам, им самим созданным. Р. Гамзатов создает законы, с точки зрения которых «Мой Дагестан» — произведение весьма стройное.

В одной из первых глав Р. Гамзатов вспоминает рассказ матери о том, как он был наречен именем Расул. Оказывается, седовласый старец, который дал имя новорожденному, вложил в него особый смысл. Расул по-арабски означает «посланец», «представитель». «Так чей же я посланец и чей представитель?»— размышляет лирический герой «Моего Дагестана».

Пожалуй, в этих словах и заключена основная идея книги. Стремление осмыслить свое «я», связать его с судьбой народа, страны и даже с судьбой всего земного шара — вот что движет Р. Гамзатовым. Но, замечает Р. Гамзатов, «я не хочу все явления мира искать в моей сакле, в моем ауле, в моем Дагестане, в моем чувстве родины. Наоборот, чувство родины я нахожу во всех явлениях мира и во всех его уголках. И в этом смысле моя тема — весь мир».

Первая и вторая книги «Моего Дагестана» построены по разным принципам; если в первой книге на острие разговора вынесены проблемы творческие, то во второй главной темой разговора становятся проблемы нравственные, писатель обращается не только к настоящему, но и устремляет взор в прошлое, стараясь раскрыть сокровенные глубины этого исторического прошлого и с их помощью ярче высветить настоящее родного Дагестана. История дана не бесстрастным свидетелем, нет, это эмоциональный рассказ нашего современника о своем чувстве истории, о том, как это чувство делает человека гражданином и патриотом своей страны.

Р. Гамзатов рассказывает, как во время переезда их семьи в другой аул тяжело заболела мать и он, тогда еще младенец, оказался под угрозой смерти. Но в ауле, куда они приехали, нашлась одинокая женщина, у которой недавно умер ребенок. Она-то и выходила, выкормила своей грудью обреченного на голодную смерть малыша. И теперь Р. Гамзатов называет эту женщину своей второй матерью.

Точно так же две родины-матери есть у поэта. Первая мать — родной Дагестан, где поэт родился, где он впервые услышал родную аварскую речь, где спел свою первую песню. А вторая мать — великая Россия, которая воспитала, окрылила и вывела на широкий путь, показала неоглядные горизонты, показала весь мир. Поэт чувствует себя в сыновнем долгу перед обеими матерями. Как орел во время полета не знает, которое крыло из двух ему нужнее и дороже, так и поэт не знает, которая из двух матерей дороже ему. Чтобы лететь — надо опираться на оба крыла.

Второй книге «Моего Дагестана» предпосланы два эпиграфа:

«"Малым народам нужны большие кинжалы".— Так сказал Шамиль в 1841 году»;

«"Малым народам нужны большие друзья".— Так сказал Абуталиб в 1941 году».

Эти эпиграфы точно отражают суть исторического развития Дагестана. Четверть века длилась война за свободу и независимость под предводительством Шамиля, Четверть века в горах не смолкали эхо выстрелов, звон кинжалов и сабель. Мужественно, упорно дрались горцы, но слишком незначительны были их силы, чтобы устоять перед многочисленными войсками русского царя. В 1859 году Шамиль, осажденный с горсточкой мюридов, в ауле-крепости Гуниб, вынужден был капитулировать. Дагестан был присоединен к России.

Насильственное присоединение не могло способствовать сближению дагестанских народностей с русским народом, с другими народами нашей страны. Дагестан превратился в одну из самых отсталых колониальных окраин России, где гнет царизма сказывался с особой силой. И только вместе с Великой Октябрьской социалистической революцией пришли в Дагестан понятия интернационализма, равенства, братства. 13 ноября 1920 года был созван Первый чрезвычайный съезд дагестанских народов, на котором было объявлено, что отныне Дагестан — автономная республика.

«Хоть мы и всегда были горцы, но только сейчас поднялись на вершину горы»,— так говорил об этом событии отец поэта, прославленный в горах Гамзат Цадаса.

Началась новая жизнь. Народы подали друг другу руки, слились в братском содружестве, какого еще не знала мировая история.

«Теперь я в ответе не только за аул, но и за всю страну»,— эти слова, произнесенные отцом поэта, показывают, как раздвинулось для горца понятие родины, вместившее не только ближние, но и самые дальние рубежи ее, потому что теперь и Дагестан, и Россия, и другие республики — это одна земля, принадлежащая рабочим и крестьянам. «Великая Страна Советов — могучее дерево. Дагестан — ветка на нем».

Чувство родины немыслимо для Р. Гамзатова без постижения глубин народного бытия. Поэтому в «Моем Дагестане» он часто обращается к своим истокам, и не только для того, чтобы лучше осознать свое место на земле, но и для того, чтобы выявить истинные, непреходящие ценности жизни, те ценности, что дают человеку представление о смысле земного существования, пробуждают в нем стремление к первородной целомудренной чистоте. Чаще всего эти непреходящие ценности связаны для Р. Гамзатова с образом матери — именно она исподволь учила его постигать изначальный смысл жизни, именно она, немногословная, как и все горянки, женщина, привила лирическому герою понимание главных основ бытия.

«Разные люди по-разному вспоминают своих матерей,— пишет Р. Гамзатов.— Я ее помню утром, днем и вечером.

Утром она с кувшином, полным воды, возвращается с родника. Несет она воду как что-то самое драгоценное. Поднялась по каменным ступенькам, опустила кувшин на землю, начинает разжигать огонь в очаге. Разжигает она его как что-то самое драгоценное... Пока огонь разгорается как следует, мать качает люльку. Качает она ее как что-то самое драгоценное. Днем мать берет пустой кувшин и идет к роднику за водой. Потом разжигает огонь, потом качает люльку. Вечером мать приносит воду в кувшине, качает люльку, разжигает огонь.

Так делала она каждый день весной, летом, осенью и зимой. Делала неторопливо, важно, как что-то самое нужное, драгоценное. Идет за водой, качает люльку, разжигает огонь. Разжигает огонь, идет за водой, качает люльку. Качает люльку, разжигает огонь, идет за водой. Так я вспоминаю мою маму. Идя за водой, она всегда говорила мне: "Посмотри за огнем". Хлопоча с огнем, наказывала: "Не опрокинь, не пролей воду". А еще говорила, убаюкивая меня: "Отец у Дагестана — огонь, а мать — вода"».

Особенности раскрытия характера лирического героя в «Моем Дагестане» определяются не только раздумьями о родине, не только напряженными духовными поисками непреходящих ценностей, но и взаимоотношениями со многими людьми, осмыслением жизни и деятельности отдельных исторических личностей. Через всю книгу проходят образы отца поэта Гамзата Цадасы и друга его Абуталиба, Шамиля и Хаджи-Мурата. Цадаса и Абуталиб являются для Р. Гамзатова воплощением мудрости горцев, причем, если первый склонен больше к дидактическим нравоучениям, то второй — носитель меткого, образного юмора; Шамиль и Хаджи-Мурат ярче воплощают иные, характерные для горцев черты — непоколебимое мужество, достоинство, патриотизм. И, говоря о своем народе, автор неизменно обращается в первую очередь к этим героям, полнее раскрывая их богатый духовный мир, характеры каждого из них.

Во второй книге наиболее полное развитие получает образ Шамиля. Для лирического героя Шамиль не просто историческое лицо. Характер Шамиля, его взгляды, его борьба за свободу влияли на Р. Гамзатова, как и на каждого горца, с детства, влияют и теперь, и Р. Гамзатов не боится признаться в этом, восхищаясь отвагой и мужеством прославленного имама.

«У каждого горца, наверное, есть свой образ Шамиля. Я тоже вижу его по-своему. Он еще молод. На плоской сакле Ахульго, припав на колени, он воздел в небо руки, только что омытые волной аварской Койсу. Рукава черкески засучены. Губы шепчут какое-то слово — некоторые утверждают, что когда во время молитвы он шептал "аллах", слышалось людям — "свобода", а когда шептал "свобода", слышалось людям — "аллах"».

Шамиль для Р. Гамзатова прежде всего живой, реальный человек, и в то же время — идеал борца за свободу своего народа.

Вообще в книге р. Гамзатова соседствуют как бы два мира: обыденный, реальный, современный, о котором Р. Гамзатов говорит иной раз в возвышенных тонах, и легендарный, исторический, где Р. Гамзатов сообщает о подвигах предков как о явлениях обычных, само собой разумеющихся. Р. Гамзатов делает это сознательно, стараясь приблизить таким образом славу былых времен к временам нынешним, стараясь пробудить в каждом горце чувство своей причастности не только к настоящему, но и к прошлому Дагестана, ибо только в этом случае можно стать настоящим патриотом своей родины.

Из прошлого в настоящее тянется цепь героических подвигов дагестанцев. Еще в глубокой древности маленькие дагестанские народы выстояли перед нашествием арабов. Позже они наголову разбили огромную и считавшуюся до того непобедимой армию Надир-шаха (с тех пор в Иране существует пословица: «Если шах глуп — он пойдет завоевывать Дагестан»). Двадцать пять лет вели они свою борьбу за свободу и независимость под предводительством Шамиля против царской России. Воспитанные на традициях отваги, мужества, чести, и в XX веке сыны Дагестана совершали поистине легендарные подвиги. Р. Гамзатов воспоминает и революционеров — Махача Дахадаева, Уллубия Буйнакского, и героев Великой Отечественной войны — подводника Магомеда Гаджиева, летчика Амет-Хана Султана и многих, многих других.

И каждый раз, как беда приходила в Дагестан, не досчитывались горцы ста тысяч лучших своих сынов. Но на смену им вырастали новые сто тысяч. Жизнь продолжалась, жизнь продолжается. Хотя «по-прежнему нет в мире покоя. То тут, то там на земном шаре раздается стрельба, рвутся бомбы, и, как всегда, матери прижимают к груди своих детей». И если снова придется встать на защиту родины, пусть маленький Дагестан, говорит лирический герой, будет мизинцем в большом и тяжелом кулаке целой страны, ибо хоть и мал мизинец, но без него нет крепкого кулака.

Как уже писалось выше, лирический герой «Моего Дагестана» и поэт Расул Гамзатов во многом тождественны друг другу. Это по сути дела одно лицо. Поэтому неудивительно, что и тема творчества имеет большое значение в раскрытии образа лирического героя.

Тему творчества Р. Гамзатов пытается охватить широко, всесторонне. В первой книге «Моего Дагестана» каждая новая глава высвечивает и как бы новую грань в творческом процессе. Специальные главы посвящены вопросам стиля, формы, содержания, языка, жанра, сюжета книги, но меньше всего Р. Гамзатов стремится выступать в роли учителя или исследователя литературы, и об этих явлениях он пишет ярко, образно, зримо, эмоционально, порой — с юмором. Р. Гамзатов затрагивает те проблемы творчества, которые волнуют в первую очередь его самого. Р. Гамзатов не говорит о жанре, стиле, форме, содержании, стиле, сюжете своей собственной книги — «Мой Дагестан». Он задумывается, сомневается, спорит с самим собой, решает важные для себя проблемы, снова задумывается. Часто в этой внутренней душевной борьбе, в этих спорах с самим собой его поддерживают или не соглашаются с ним люди, мнение которых для него важно и в чем-то определяюще,— это Гамзат Цадаса и Абуталиб. Они тоже народные поэты, и у каждого из них свое отношение и к творчеству, и к жизни. С их мнением Р. Гамзатов считается как ни с каким другим, для него Цадаса и Абуталиб — воплощение не только народной, но и поэтической мудрости.

В литературе, как и в жизни, надо идти непроторенными путями. Р. Гамзатов вспоминает, что из аула Цада в аул Хунзах его отец никогда не ходил по общей дороге: он протоптал среди трав свою собственную тропинку и ходил только по ней. Когда Расул был еще подростком и ему понадобилось однажды сходить в Хунзах, он свернул с большой дороги и хотел идти по тропинке, проторенной отцом, но старый горец остановил его: «Тропу отца оставь отцу. Ищи себе другую, свою тропинку».

Вторая, не менее важная заповедь: всегда и во всем оставаться самим собой. И тут своего рода уроки дает Р. Гамзатову его друг Абуталиб.

Р. Гамзатов пишет, как однажды Абуталиб пришел к нему в гости. За столом Расул предлагает старому поэту лучшие заграничные вина, но тот отказывается и просит послать за обыкновенной водкой. «Белоголовая водка хороша не только тем, что мы знаем ее, но и тем, что она знает нас,— говорит Абуталиб со свойственным ему лукавым юмором.— То, что ты мне показываешь, может быть, очень вкусно, но все эти бутылки приехали издалека, они говорят на других, неизвестных мне языках, а я говорю на языке, который будет непонятен для них. А привычка, а характер? Нет, мы совсем не знаем друг друга...» Абуталиб просит закурить, и Расул предлагает ему набор сигарет и папирос, чиркает новенькой заграничной газовой зажигалкой, но Абуталиб качает головой: «Эти гладкие белые трубочки не для меня. Это ваше московское курево, а мне по душе только наш, крепкий горский табак». Абуталиб достает кисет, скручивает самокрутку. «Разве можно сравнить с этой самокруткой твои ровные табачные палочки,— говорит он.— У моей самокрутки есть свое лицо, она похожа только на себя, а твои сигареты все как одна похожи друг на дружку». Абуталиб прикуривает от трута, подносит трут своему другу: «Понюхай, как пахнет. Хорошо? А чем пахнет от твоей зажигалки?» И водку Абуталиб пьет из простого граненого стакана, хотя ему предлагают и красивые рюмки, и отороченный серебром рог. «Нет, Расул, дай-ка мне простой граненый стакан, который всю жизнь держала моя рука. Я знаю, сколько в стакане глотков, знаю, когда остановиться, когда продолжать».

Ясно, что все эти сцены только намек, только иносказание— Р. Гамзатов описывает встречу с Абуталибом в главе «Стиль». Понятно, что подразумевает Р. Гамзатов: у каждого человека должна быть своя манера поведения, а в книгах каждого писателя должен присутствовать самобытный, присущий только данному писателю стиль. Нельзя изменять манере своего поведения в жизни — нельзя изменять и собственному стилю. Ибо только это делает человека человеком, а писателя писателем.

Здесь, кстати, невольно вспоминается Сулейман из «Поэта» Эффенди Капиева. Абуталиб говорит о стиле поведения и ведет себя точно так же, как ведет себя Сулейман, собираясь в Москву: Сулейман надевает свои старые чарыки и берет с собой свою плетеную корзину, ибо так он чувствует себя привычно, в чарыках ему удобно, и он не считает нужным подстраиваться под чужой лад, наряжаться в европейское платье; каков он есть — таким и должны принимать его люди.

Эту черту в своих героях и Капиев, и Р. Гамзатов подчеркивают не случайно: она является фундаментальной основой их характеров, их самобытности — как в жизни, так и в творчестве.

«Сейчас в Дагестане молодые люди не носят нашей национальной одежды,— замечает Р. Гамзатов.— Я тоже хожу в европейском костюме, тоже не ношу черкеску отца. Но одевать свои стихи в безликий костюм не собираюсь. Я хочу, чтобы мои стихи носили нашу, дагестанскую национальную форму».

Р. Гамзатов много говорит о форме своей книги, она составляет предмет его особых забот. «Разные жанры хочу я смешать в моей книге и таким образом вырастить новый сорт». Но это не искусственное соединение жанров, а их естественное, органическое слияние, ибо з душе Р. Гамзатова такая проза имеет свои давние истоки.

Поэт вспоминает, как горячо любил он в детстве слушать устные рассказы отца. «Перед вечером в сумерки он брал меня на колени, закрывал полой теплого душистого тулупа и рассказывал. Он говорил о тех, кто уехал далеко в чужие земли, и о тех, кто остался здесь, на родной земле. Он говорил о дорогах, о реках, о том, как распускаются цветы и зачем на них прилетают пчелы. Он говорил о том, как восходит солнце и как оно заходит». И теперь, уже в зрелом возрасте, Р. Гамзатов сокрушается: «Ах, зачем отец все это рассказывал мне? Лучше бы записал на бумагу. Это была бы его проза, проза поэта Гамзата Цадаса».

Рассказывание как форма творчества. Спокойные, неторопливые рассказы о людях, о явлениях природы, рассказы, в которых не только то, о чем рассказывают, но и самое отношение рассказчика к рассказываемому.

Но проза Р. Гамзатова — это не только следование устной традиции отца. Это нечто совсем иное, хотя, несомненно, в основе своей она несет именно элемент устного рассказа, беседы. Рассказы отца носили больше познавательный, если так можно выразиться, информативный характер. А проза Р. Гамзатова написана в совершенно другом ключе.

Основная, главная мысль, которую поэт, размышляя о творчестве, ставит во главу угла,— это мысль о том, что каждое произведение искусства должно в первую очередь служить Родине, своему народу. «Моя тема — родина. Мне не надо ее искать и выбирать». Родина — святыня святынь, самое сокровенное, что есть в душе каждого человека. И без этого чувства нет и не может быть писателя.

Итак, «Мой Дагестан», несомненно, принадлежит к числу произведений лирической прозы: главный и единственный голос в произведении — голос лирического героя, и герой этот не кто иной, как сам Расул Гамзатов, со своими раздумьями, сомнениями, переживаниями, со своим отношением к родине, к людям; все, что происходит на страницах книги, происходит не само по себе, а в сознании лирического героя, получая при этом субъективную, глубоко личную его оценку; Р. Гамзатов пристрастен, речь его звучит взволнованно, поэтически, многие страницы «Моего Дагестана» сродни стихотворениям в прозе; отсутствие фабулы позволяет Р. Гамзатову свободно обращаться с материалом, Р. Гамзатов не ограничен в перемещениях во времени и пространстве, повествованием движут мысль, поэтическое воображение, эмоциональная память — поэтому так естественна здесь форма открытого лирического монолога.

Вместе с тем лирический герой не просто эмоционально фиксирует те или иные переживания, те или иные события. Главное содержание книги — становление и развитие характера лирического героя, что мы и пытались проследить в данной работе.

Наряду со становлением и развитием характера лирического героя, в «Моем Дагестане» ярко показаны и другие характеры: Гамзата Цадасы, Абуталиба, Шамиля, Хаджи-Мурата.

Все это позволяет сделать вывод, что перед нами — лирическая повесть. Своеобразная, необычная, и тем не менее — лирическая повесть. Ибо содержанием повести, как правило, является развитие характера главного героя, показанное через его столкновения с другими персонажами. У Р. Гамзатова эти столкновения даны в своеобразном преломлении через личность лирического героя. Поэтому «Мой Дагестан» — повесть лирическая.

«Мой Дагестан» Расула Гамзатова стоит в общем литературном потоке и отражает закономерные явления литературного процесса. Советская лирическая повесть, обязанная своим появлением в 1930-е годы М. Пришвину, К. Паустовскому, Э. Капиеву, получила второе рождение в 1950-е годы, когда вышли в свет «Дневные звезды» О. Берггольц, «Капля росы» и «Владимирские проселки» В. Солоухина. Эти произведения придали лирической повести новую глубину, открыли новые возможности этого жанра.

1980 год

Кочетов, В. «Мой Дагестан» Расула Гамзатова. Жанр и герой [Текст]: Эссе о книге «Мой Дагестан» Расула Гамзатовича Гамзатова (1923 – 2003)/ Владимир Павлович Кочетов// Литературный Дагестан: Сборник/ Составители Н. Алиева и Магомед-Загид Амиршейхович Аминов [1938 – 1996].- Махачкала: Дагестанское книжное издательство, 1980.- С. 319 – 332.

Владимир Павлович Кочетов – писатель, литературный критик