К ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ ЛИРИЧЕСКОГО ЭПОСА

Зулхижат Гаджиева

Поэзия Р. Гамзатова — одна из ярких вершин многонациональной советской литературы. Его имя стоит в одном ряду с ведущими поэтами советской литературы. Он внес в многоголосый хор советской поэзии свой яркий, необычайный, выделяющийся голос, поднял за короткий срок аварскую поэзию на уровень развитых литератур. Силою большого таланта поэт верно и точно раскрыл для читательской аудитории не только Дагестана, но и всего мира жизнь, внутренний мир, мысли и чувства нового горца — гражданина страны Советов.

Поэт творчески использует лучшие традиции дореволюционной аварской поэзии, обогащает родную поэзию достижениями культурной и художественной мысли русской и мировой литератур. Поэтому в лирике Р. Гамзатова рядом живут традиционные жанры дореволюционной аварской поэзии (элегия-плач «Басиру Инусилову») и новые для аварской поэзии жанры (сонеты).

Велико его художественное мастерство, богат и многообразен тематический и жанровый диапазон его творчества. Лирика Р. Гамзатова вбирает в себя жанры, начиная с малых афористических форм (четверо-, восьмистишия, надписи) и кончая монументальными жанрами — поэмами, лирической прозой.

В многогранном творчестве поэта большое место занимают лирические поэмы. Уже первые его поэмы: «Слава, сыны Краснодона», «Солдаты России», «Сааду» отмечены сильной тенденцией к лиризму. В них слышен голос лирического героя, выражающего мысли и чувства всего советского народа. Они отличаются ярко выраженной гражданственностью, патриотизмом.

Р. Гамзатов — мастер выражения лирического переживания, и в его поэзии большая лирическая форма является постоянным и активным жанром. Создание большой лирической формы стало внутренней необходимостью для поэта-лирика, осмысливающего многочисленные проблемы современности.

О поэмах Р. Гамзатова написано немало трудов . Они постоянно находятся в центре внимания дагестанского, да и всего советского литературоведения. Соглашаясь с высокой оценкой поэмного жанра в творчестве Р. Гамзатова, хочется остановиться на одной поэме, вернее, на особенностях жанровой природы поэмы «Год моего рождения», которая привлекает особое внимание. Произведение написано в 1950-е годы и является как бы этапным произведением в истории развития аварской поэзии.

Дагестанские литературоведы относят ее к эпическому роду, оценивают как лиро-эпическое произведение, но отмечают сильно выраженное лирическое начало, которое не суживает масштабы эпического изображения, а, наоборот, раздвигает ее границы.

Подобная трактовка, видимо, объясняется тем, что главным признаком лирики представляется мгновенность, краткость, что не учитывается своеобразие характера лиризма на современном этапе, когда лирическое переживание стало единым сплавом крупного и многогранного, противоречивого и целостного переживания.

Мы же склонны считать эту поэму явлением лирического рода, в котором лирическое переживание носит полифонический характер, включая в себя философские обобщения, социальные осмысления, субъективные переживания, воспоминания. В ней звучат мотивы элегические, одические, публицистические. Сложность и полифоничность лирического переживания, внутреннего содержания, требуют многоплановую форму воплощения. Поэтому поэма имеет сложную, развернутую структуру. Лирическое переживание не сосредоточено на чем-то одном, оно разветвлено, охватывает в многослойном развороте души многообразие и единство действительности. Лирическое переживание в поэме находит «выход» разного качества. То это прямое выражение лирического переживания в виде обращений, философских раздумий, то это пластические зарисовки (описание митинга), то это эпическое повествование (вполне эпическое описание трудного пути гонца), то вводные песни (колыбельная, песня партизан).

Видимо, такое многообразие оформления вводит в заблуждение исследователей при определении родовой принадлежности поэмы. Но нет ничего странного или противоестественного в том, что лирическое переживание находит «выход» иного качества, как бы рассеивается в эпической иллюстрации, конкретизации.

Об этой особенности лирики писал еще В.Г. Белинский в статье «Разделение поэзии на роды и виды», когда находил закономерным включение в лирические стихи картин жизни, потому что нельзя оторвать переживания человека от условий жизни, от типических обстоятельств. Н.А. Добролюбов тоже подчеркивал, что в лирическое стихотворение может быть введен рассказ для того, чтобы сильнее возбудить чувство. Без этого смещения нельзя обойтись, потому что и в жизни оно беспрестанно встречается, и поэтическое создание тогда и хорошо, когда оно живо и верно раскрывает перед нами все, что есть в жизни. Различия между тремя родами поэзии основываются не на исключительном, а только преимущественном участии в произведении или описания, или рассказа, или действия.

Исходя из этих положений, В. Гусев трактует поэму А.Твардовского «За далью — даль» как поэму лирическую, в которой эпос специфичен. Из этих же положений и мыслей мы исходим, анализируя поэму Р. Гамзатова «Год моего рождения». Чтобы не быть голословными, попытаемся проследить движение лирического переживания в композиции, в логическом сюжете поэмы.

Поэма написана в автобиографической форме, продолжая традиции поэм «На смерть поэта» Эльдарилава, «Марьям» Махмуда, «Моя жизнь» Г. Цадасы. Поэма строится как воспоминания субъекта, осмысление им воспоминаний, детских впечатлений с высоты зрелости.

Характеристику, данную В. Гусевым поэме В. Луговского «Середина века»: «Душевный процесс пройден последовательно, без хронологических отступлений. Все тут в строгой цепи — от детских видений до раздумий человека. Внешне уже поэма скреплена логикой хронологии. Но важнее цельность скрытая, цельность всей биографии в ее отношении к бурям мира»,— с полным основанием можно приложить и к поэме «Год моего рождения». Первая глава поэмы — воспоминание, осмысление эпохи, когда родился лирический герой-субъект: еще не высохла кровь коммунаров, остатки контрреволюции в темных лесах сколачивают банды, еще тяжело народу, но уже «алеет золотой луч свободы на склонах».

Герой родился в такую эпоху. С самого начала жизни его судьба переплеталась с судьбой родины. Никто не праздновал его рождение — отец был далеко, в боях за свободу. Никто не дарил игрушки, не пировал, даже имя ему не давали, целый месяц — ждали отца. Мальчик рос в тесной сакле, в которой не было досыта хлеба. И иллюстрацией к воспоминаниям об этих днях звучит вводная сказка бабушки о Дингир-Дангарчу, вся светящаяся мечтой о достатке, благополучии в доме, о счастье. Сказка сменяется колыбельной, в которой звучит надежда на лучшую жизнь, олицетворенную в образе весны. Сказка и колыбельная вытекают из лирического воспоминания, иллюстрируя, соединяя судьбу страны с судьбою человека. В воспоминаниях, задавая тон всей поэме, звучит симфония чувств. Поэт осмысливает социальное неравенство, вспоминая обиду, запечатлевшуюся в детском сердце:

Зимними ночами аульские богачи
За столом, ломящимся от яств,
Сполоснув рты бузой,
Иные вели разговоры.
В окна и двери к ним доносился
Плач соседских сирот,
Просящих хлеба,
Усмешкой они отвечали на то.

(Здесь и далее подстрочный перевод автора статьи)

В метафорах, в противопоставлениях, в образности формируется публицистический настрой всей поэмы:

В левой руке — коран, в правой — огонь,
Когда забудутся разбойничьи набеги...
Но они пили слезы народа,
Высасывали кровь человека,
Нам они рассказывали о рае,
Для нас при жизни ад создав.

В этой же главе звучат и одические интонации в надежде, в вере в спасительность «золотого луча» над горами, и личные, интимные мотивы — в благодарности тем, кто не дал ему голодать — матери и кормилице. Эта часть поэмы звучит как симфоническая прелюдия ко всей поэме — в ней ставятся разные вопросы, звучит полифония чувств, главное, четко формируется лирический характер поэмы. А дальше начинается основная часть поэмы с первых детских впечатлений, выхваченных, запечатленных детским сознанием и осмысляемых теперь взрослым человеком. Герою вспоминается, как мать на рассвете начала готовиться, белить комнату, закатав рукава старого платья, с лучами восходящего солнца подметает двор, бежит молоть занятую у соседей мерку зерна. Картина прерывается детским голосом:

— А кто приезжает, мама?

Вопрос ребенка связывает картину-воспоминание с переживаниями субъекта, подтверждает лирический характер переживания, вторичность переживания детских впечатлений уже взрослым человеком.

В воспоминаниях всплывают пластические картины — хаос гор, склонов, вереницы горных цепей, из-за которых доносится песня партизан. Описание передает напряженный, устремленный в одну сторону взгляд, нетерпеливое ожидание, что достигается описанием, образностью, сменой удаляющихся картин, которые видел перед собой ребенок. Взгляд как бы движется, направляется в одну сторону: сначала вспоминается мать на крыше сакли с ним на руках, ветер треплет ее волосы, взгляд переносится на извилины дороги, дальше из-за гор как верблюжьи горбы высятся еще горы, еще дальше — горы кажутся холмами с заячью голову. Вот в эту даль и устремлен напряженный взгляд. Главка звучит взволнованно, заражая читателя ожиданием. Вся пластика подчинена выражению лирического переживания субъекта, вспоминающего детство, дает передышку прямому «выходу» лирического переживания, своеобразно, не менее эффектно раскрывая волнение субъекта. Чувство ожидания, волнения трудно передать, даже невозможно в прямом выходе. Именно осмысление детского восприятия, картин, запечатленных в памяти ребенка, с ожиданием смотревшего в одну сторону, усиливают воздействие лирического переживания. Как продолжение волнения, радостного ожидания звучит песня партизан, которую издалека слышал ребенок — и далее квант лирической энергии:

Мать от радости закрывает ладонями лицо.

Чувство находит «выход» в динамике, в движении.

Детское восприятие продолжается. Он видит цепи партизан, аул, весь поднявшийся навстречу партизанам, сам он весь в этих описаниях, переживаниях, и тут же следом голос поэта, сегодня вспоминающего, оценивающего событие — одна семья не вышла встречать бойцов, закрыв двери, притаилась дома — это семья богача Жахбара. Поэт-публицист обращается к жене Жахбара:

Прославленный на все село твой шелковый платок,
Почему не снимаешь, чтоб шею коня повязать?
Гордая Бика, не считавшая нас людьми,
Почему не смотришь на людей?

Поток воспоминаний, переросших в прямой выход лирической энергии, обрывается. Опустив какие-то звенья сюжета, всплывает новый фрагмент. Вновь звучит голос ребенка, который не может понять случившегося, переключиться от радостного ожидания к нагрянувшей беде:

— Мама, родная, веди меня на луг,
Покатай меня на коне.
— Мама, мама, а где папа,
Почему он не идет с конем?

— Мама, мама, а где дядя,
Почему он мне подарки не дает?

Детская пестушка, в которой ребенку обещают, что отец вернется с лошадкой, а дядя привезет игрушки в подарок, не осуществляется, обманулись надежды ребенка так же, как судьба обманула ожидания матери — отец не вернулся, брат мужа убит и его несут на бурке. Это видение служит толчком к взрыву эмоций, потоку лирического излияния героя, осмысливающего воспоминание с точки зрения классового сознания. Убит. Не подарки он привез, а его самого на черной бурке, на плечах принесли партизаны. Кто убил его? Кровник?

Нет, это не чужеземцы...
Слепой Жахбар, игривый кадий.
Слепой Жахбар, эй, люди!
Заткните уши, чтоб не услышать!
Слепой Жахбар, его двоюродный брат,
Сосед его, которого лишь стена отделяет.

Строки являются кульминационным моментом главы, в ней чувства достигают наибольшего накала, выражены прямо. Трагизм усиливается построением строфы, использованием анаколуфа. После сообщения партизан, что слепой Жахбар убийца, поэт, констатируя факт, еще как-то не совсем поняв, спокойно повторяет: «Слепой Жахбар...» И вдруг доходит до сознания страшная весть: «Эй, люди!» И уже с болью, гневом повторяется: «Слепой Жахбар, его двоюродный брат». Ребенок вдруг понял, почему Бика не вышла встречать партизан, не разделила общей радости аула. Так определился для него враг. Глава построена на нагнетании элегических интонаций, переходящих в гнев к классовому врагу.

Первая часть поэмы, в которой герой вспоминает свои впечатления, осмысливает социальное значение событий, заканчивается подведением итога: печальной картиной похорон. Подходят к концу и мотивы детской пестушки, обещавшей подарки от дяди, перерастая в трактовку подарков как памяти: чоха, продырявленная пулями, висит на гвозде, боевое оружие сверкает, не заржавев:

Видимо вот это и есть те подарки,
Которые в колыбели мне в песнях обещали.

Вторая часть цикла — новый фрагмент, связанный с прежним фрагментом лирическим переживанием. Глава вновь начи-нается с описания, обобщения событий в ауле, в стране:

Так в боях за свободу
Надвое разделился мой отцовский род,
Десятки лет живший дружно,
Десятки лет работавший едино.
Хоть в жилах текла одна кровь,
Но когда настали кровопролитные дни,
Брат на брата обнажил кинжал
И объявил смертную вражду.

И переходит в обращение к отцу, в котором и мгновенная гордость за отца, верного своему долгу, и боль от того, что все нет вестей от него. Возвращаются даже те, кого считали убитыми, а его все нет. В этой части гражданские мотивы осмысления действительности переплетаются с элегическими нотами. В монолог субъекта вплетается плач матери, который, видимо, она исполняла при похоронах дяди, и, который запечатлелся в памяти ребенка:

Переплывающий черную реку,
Какая волна тебя остановила?
Обо мне-то не будем говорить,
Пожалей хоть детей своих.
Чем они провинились,
Чтобы стать сиротами при живом отце?

В самом начале поэмы автор Намечает две линии развития лирического сюжета, лирического переживания: осмысление судьбы жителей маленького аула, затерявшегося среди гор, в судьбе которых, как солнце в капле росы, отразились судьбы родины. С ними поэт связан непосредственно детскими впечатлениями, сказками бабушки, песнями матери, воспоминаниями о своём нелегком детстве. Это содержание первой части поэмы, которая имеет в основном элегическое звучание. Вторая линия — осмысление исторических событий, охватывавших всю горную страну, широко, масштабно, как бы с другой стороны, переступив через черту узкого мира детства.

Революционные изменения, которые происходили со страной, более конкретное и узкое проявление которых было содержанием первой части поэмы, становятся содержанием второй части, звучащей мажорно, одически. Те события, которые касались крылом мальчонки, которому не все было ясно, понятно, рассматриваются во второй части как историческая закономерность, как победная поступь революции. Во имя этой победы горцы терпели разлуку, лишения, холод и голод. Если в первой части вспоминается тоска мальчика по отцу, но тут же звучат и нотки гордости, то во второй части гордость за отца звучит в полный голос.

Вторая часть продолжает линию воспоминаний, но уже в виде представлений, вызываемых рассказами отца, участников событий. Эта часть состоит из фрагментов, картин, создаваемых в воображении, которые связываются в единую цепь через переживания субъекта. Она начинается с небольшой главы, с картины трудного пути гонца. Следом еще главка — картина отдыха бойцов, готовящихся вернуться домой, и здесь неожиданно появляется гонец — так поэт картинами, все время связанными с переживаниями первой части, объясняет, почему тогда отец не приехал хоронить брата, почему обманулись ожидания ребенка. Так во второй главе, подходя как бы с другой стороны, поэт завершает воспоминания о переживаниях, о тоске и еще неосознанной гордости за отца, которые герой испытывал в детстве. И как объяснения закономерности, необходимости событий, отбросивших отца от семьи, аула — глава, которая называется «Свободой». Это символическое подчеркивание мысли о том, что общее выше личного в любом случае. Поэт прямо об этом не говорит. Но располагает материал так, что он сам раскрывает, иллюстрируя, мысли субъекта. Глава — это картина ожидания с вестью о свободе посла, который ехал объявить автономию республики.

Во второй части поэмы много эпических зарисовок, описаний. Но они все вкраплены в лирическое переживание, окружены им, подчинены ему, служат, постоянно толчком к лавине лирических чувств, и поэтому вполне эпические части становятся иного качества «выходом» лирической энергии в виде осмысления картины — глаза тридцати национальностей смотрят, ожидая, в одну сторону, сердца тридцати разных национальностей горят единой горячей любовью, на тридцати языках произносится одно имя. Эта обстановка заставляет обычно молчаливых горцев спорить, говорить, кто он, где родился. Так нарастает накал ожидания, чувство массы и субъекта, вновь переживающего все события. Пластически, зрительно передано n03f0M и появление и остановка поезда:

Появился,
Появился, подъехал,
Остановился,
Колеса заскрипели,
Задвигались,
Снова приостановился, снова стал,
Замер скрип колес,
Замер,
Замер...

Это не бесстрастное, зрительно точное описание остановки поезда, но передача чувств, трепетная тишина ожидания толпы, переливы волнения в сердце субъекта.

За этой тишиной, казалось бы, естественно должно было прозвучать приветственное «Ура!», мощный голос толпы. Но поэт находит для выражения своих чувств более эффектный метод — он обращается к людям: «Эй, люди, спокойнее, не спешите!» В этом обращении мы ощущаем нетерпеливое движение массы, толпа колышется, как море, нарастают чувства, готовые вырваться в мощном приветствии, но поэту хочется продлить этот миг священной тишины.

И вот появляется посол — невысокий, не выделяющийся из массы, окружившей его, шинель, сапоги, фуражка — простой человек, которого тоже долгие годы ждет мать. Все зрительно осязаемо в портрете. И все же это не лепка образа. Портрет оценочный, глазами горцев и субъекта — в нем они узнают черты коммунаров, воевавших в горах, подмечают простоту. Это переживание людей, так ждавших встречи. И вся картина, переживания живут в воспоминаниях субъекта, поэтому и образ посла, и встречи, и все эпические зарисовки служат раскрытию переживания субъекта, осмысливающего судьбу страны, аула, свою судьбу. В поэме имеется и одическая главка, в которой поэт воспевает свободу, вспоминает вновь прошлое, прошедшее в постоянной борьбе за свободу.

Можно говорить о лиро-эпическом характере главы, только характеризуя ее стиль, ибо лирическое переживание является стержнем всей поэмы. Таким образом, содержанием поэмы Р. Гамзатова является переживание, осмысление субъектом обширного материала в сфере внутренней жизни.

Структура поэмы фрагментарна. Это не последовательное описание событий, а фрагменты, картины событий, всплывающие в памяти и связанные единством субъекта. Решающую роль в компоновке поэмы имеет форма воспоминаний, переживаний, осмысления воспоминаний. Композиция строится по схеме лирической композиции — объект и его осмысление.

Симфоничность переживания, «всесторонний анализ внутренней жизни личности в ее отношении, в ее активном освоении внешнего бытия вызывает многоплановую, крупно-изобразительную лирическую форму». В центре произведения — субъективная жизнь в ее обращенности ко всей огромной системе бытия. Поэтому эпическая манера повествования некоторых частей, исполняя подчиненную роль, не изменяет родовой сути поэмы.

Эпос специфичен. Эпические зарисовки имеют существенное значение в общей лирической полифонии произведения. Они появляются там, где личные чувства, размышления не убедили бы. Они в целом подчинены лирическому замыслу, входят в его систему. Вводные главы — песня партизан, песня матери, сказка бабушки, эпические главки — служат единой цели: более широкому отражению действительности, являются иллюстрациями к переживанию, помогающими раскрыть это переживание с разных сторон.

Таким образом, наличие эпоса в лирике вовсе не обозначает нарушения родового начала или даже синтеза родов.

По этим причинам поэму «Год моего рождения» мы считаем возможным и правильным отнести к жанру лирических поэм. И именно этими чертами поэма «Год моего рождения» становится в один ряд с лучшими лирическими поэмами русской советской поэзии, такими, как «За далью—даль» А. Твардовского, «Середина века» В. Луговского.

1976 год

Гаджиева, З. К вопросу о природе лирического эпоса [Текст]: О творчестве Расула Гамзатовича Гамзатова (1923 – 2003)/ Зулхижат Загидовна Гаджиева// Расул Гамзатов – поэт и гражданин: Сборник/ Составитель Камал Ибрагимович Абуков.- Махачкала: Издательство Дагестанского филиала Академии наук СССР, 1976.- С. 238 - 247.

Зулхижат Загидовна Гаджиева – доктор филологических наук