ПОД СЕНЬЮ ПЕРЕДЕЛКИНА

Валентина Коростелёва

Именитые гости

Март 1992 года. Чуть ли не последняя поездка в Дом творчества после обрушения многого в нашей жизни. Но ещё жив дух общения между писателями – не связанный с делами, должностями, или какими-либо пристрастиями.

После завтрака выходили на улицу под тёплое, такое желанное, солнце. Кругом радостно чирикали воробьи, солнце переливалось на уцелевших сугробах, а стволы сосен, уже окунувшихся в повеселевшее небо, и вовсе напоминали о ласковом лете.

От старого корпуса к новому вела недлинная асфальтированная дорожка, на которой и произошло моё знакомство с Расулом Гамзатовым. Слово за слово, и где-то на второй – третий день мы уже договаривались о посиделках за самоваром, который по счастливой случайности оказался у нас с мужем в просторном номере нового корпуса. Естественно, посиделки требовали новых участников, и они быстро нашлись: Георгий Иванович Куницын, давно и хорошо знакомый Расулу Гамзатовичу, и Тамара Жирмунская, с которой мы были в числе первых участниц литературного клуба «Московитянка», что при Центральном доме литераторов.

И вот мы встречаем именитых гостей. Ещё бы, от одного имени Гамзатова могла и голова закружиться в те поры; о Куницыне тогда ходили легенды, в коих виделось громадное к нему уважение всей мыслящей братии, и не только писателей; у Тамары Жирмунской уже было серьёзное имя в поэтической Москве, и до отъезда по семейным обстоятельствам в Германию она неизменно бывала на моих творческих вечерах с добрым, лаконичным и глубоким словом более опытного в литературе человека.

И вот мы за столом, разливаем по чуть-чуть немудрёное вино, включаем самовар. Слово за слово, и неуверенность первых минут исчезает, и понятно, благодаря кому. Расул Гамзатович закручивает разговор с присущим ему юмором и энергией, чувствуя себя свободно и уж точно среди своих. И где-то уже в середине вечера я очень пожалела, что нет под рукой блокнота, чтобы записывать его искромётные реплики и собственные афоризмы. Поскольку жизнь заставляла меня дружить с журналистикой, то и привычка записывать важное, а тем более остроумное,– была уже в крови. Испросив его разрешения, в следующий раз я уже была «вооружена», хотя и старалась брать ручку не очень заметно для гостей. Но Гамзатов время от времени всё-таки ввёртывал: «Зачем записываешь обо мне? КГБ всё знает!»

И тут же возвращался к насущному на тот момент: «Горбачёв хотел проветрить страну, а устроил большой сквозняк, и теперь никто не может хотя бы прикрыть двери».

Конечно, какой же разговор среди писателей, если не касается литературы.

В том числе и графомании. «Одни любят, но не пишут, другие пишут, но не любят»,– откинувшись на спинку стула, резюмировал Расул Гамзатович. И, выдержав паузу, ставил точку: «У нас писателей нет, одни классики».

К слову сказать, известно множество его афоризмов и эпиграмм, иногда дружеских, иногда колючих – в адрес тех, кто с ходу хотел попасть в эти самые классики. Особенно в родном Дагестане,– зная об успехах Гамзатова, надеясь на протекцию знаменитого горца. И две-три меткие строчки порой избавляли его от долгих «задушевных» бесед с претендентами на скорую славу. Тут пускались в ход и юмор, и ирония,– при всей его искренней доброте к человеку. Но поэзия – это святое:

...Я честно дремал под мотивчик унылый
Твоих сочинений, снотворный певец!
Когда же окончится лекция, милый?
Когда же начнется кино наконец?

(Р. Гамзатов. Надпись на книге скучных стихов. Фрагмент. Перевод Ю. Мориц)

Или «Юбилейное»:

Организуем юбилей поэту,
Ведь у него чины, награды, званья.
Одна беда: стихов приличных нету
Для юбилейного изданья.

(Р. Гамзатов. Юбилейное. Перевод Н. Гребнева)

А как обойти «Резолюцию на заявлении в литфонд», в короткое время ставшую популярной в нашей среде:

Прошу из соответствующих смет
Подателю помочь деньгами снова.
И нам известно: он плохой поэт,
Но дети литератора плохого
Не знают, что в семье талантов нет,
И просят есть, как дети Льва Толстого.

(Р. Гамзатов. Резолюцию на заявлении в литфонд. Перевод Н. Гребнева)

О многом мы говорили в те несколько встреч. Гамзатову не надо было объяснять свою точку зрения, приводить примеры и доказательства. Одной-двумя фразами он добивался весомого результата. О Георгии Ивановиче Куницыне, известном философе и литературоведе, хитро взглянув на «героя», он сказал: «Судьба дала ему всё, чтобы стать плохим человеком, но он этим не воспользовался». Памятуя о его известной песне про коня и дорогу, Гамзатова спросили: а сегодня кто виноват – конь или дорога? Он тут же отпарировал: «Всадники без головы». Напомню только, что фразы эти прозвучали на заре перестройки.

...Но быстро пролетели две переделкинские недели, ранним мартовским утром Гамзатов вышел, чтобы попрощаться со мной и мужем. На память о встречах он надписал и подарил недавно вышедшую книгу публицистики «Суди меня по кодексу любви». Естественно, и надпись оказалась не банальной: «Мой лозунг во время этой смуты: Да здравствует Валентина. Да здравствует Алексей. Да будет свет!»

«Суди меня по кодексу любви»

Уже в электричке я прочитала её первые страницы, параллельно вспоминая наши разговоры о «дне сегодняшнем и дне минувшем». И ещё раз убедилась: нет, Гамзатов отнюдь не относится к тем классикам, что вчера были обласканы прессой и властями, а ныне пребывают в «узаконенном» забвении. Честный, нелицеприятный взгляд на прошлое, в том числе и на себя, зоркое проникновение в проблемы, мужественное поведение в смутное и тревожное время – это то, что не позволяло и в те годы пройти мимо такой личности, не внимать его несуетливому, по-восточному мудрому суждению о мире и о нашем месте в нём. В отличие от тех крикунов, что были горазды судить всех и вся, Гамзатов суд времени начинал с самого себя:

...Не думал, что за всё расплата ждёт:
За суету, за глупые раздоры...
Сам виноват. Как тяжек жизни гнёт...
Как высоки и благородны горы!

(Р. Гамзатов. «Жизнь прожита. Былого не вернуть…» Фрагмент. Перевод В. Коркина)

Да, многое минуло для советского классика. Кажется, не осталось званий и наград, коими не был бы отмечен Гамзатов. И за всё это надо было платить – громкими речами, пышными застольями литературных декад и многим другим, в том числе и золотом своей души. Но когда верноподданные почитатели отвернулись от него, когда сменилась власть и в Кремле, и в писательских органах, когда в седую его голову полетели разного рода камушки и камни,– он вышел в бурлящее море вместе со всеми и подставил свои плечи под общую ношу этих трудных дней. Согласитесь, такое не уважать нельзя.

В связи с этим вспоминается, как в пору карабахского противостояния между Арменией и Азербайджаном, когда дело дошло до резни, был организован круглый стол с видными деятелями искусства, который транслировала Москва. Я до сих пор помню, сколько тревоги и смятения было в голосе Гамзатова, в том числе и потому, что его единоверцы мусульмане проявили тогда неслыханную жестокость, в том числе по отношению к детям и женщинам. Кажется, всю силу своей любящей души он хотел направить на то, чтобы люди, а вместе с ними и государства, одумались, закрыли эти страшные страницы истории.

И, конечно же, снова удивляет и радует его юмор, способность сказать о важном афористично и с улыбкой. Вот ответ одному просителю автографа:

Способна быть безвольною рука ведь
И увенчать автографом стихи,
Но ты не заставляй меня лукавить,
Зачем приумножать мои грехи?

(Р. Гамзатов. Одному просителю автографа. Перевод Я. Козловского)

А это желательно вывесить чуть ли не в каждом втором нашем доме:

Пить можно всем,
Необходимо только
Знать: где и с кем,
За что, когда и сколько?

(Р. Гамзатов. Из цикла «Надписи на винных рогах». Перевод Н. Гребнева)

И вновь – серьёзный разговор о времени, о себе, о России. И уже сами стихи становятся поступком, стихи, которые невозможно читать без волнения:

Россия, больно мне, не скрою,
Бывает – уроженцу гор,
Когда чернит тебя порою
Разноплеменный оговор.

<…>

Хоть вознесла сама на кручи
Ты громовержцев молодых,
Но видят всей планеты тучи
Они на небесах твоих...

(Р. Гамзатов. «Россия, больно мне, не скрою…» Фрагмент. Перевод Я. Козловского)

Нет, поэт не отвергает слепо все новое, незнакомое, - он лишь призывает не выплёскивать вместе с водой младенца,– то чистое и светлое, что было между народами нашей страны, в том числе и в самые тяжкие, военные, годы.

О том, что значила для Расула Гамзатовича поэзия,– уже понятно. Но не только стихи. К каждому слову даже в разговоре он относился фантастически ответственно. Вот почему брать у него интервью было, ей-богу, таким же фантастически трудным делом, потому что он по многу раз выверял любое слово, искал более точное, потом возвращался к первому варианту,– и так до тех пор, пока не был уверен в достигнутой цели.

Прошло без малого десять лет, и в сентябре 2003 года волею судьбы я участвую в юбилейном вечере легендарного дагестанца в библиотеке имени Ленина, который, как всегда, вдохновенно проводит Валентин Сорокин. Юбиляру 80 лет и, несмотря на понятный, уже не молодецкий, вид, глаза поэта так же внимательны и зорки. Конечно, все мы старались максимально выразить и уважение, и любовь к этому мощному художнику и человеку. И после торжественной части Расул Гамзатович сидел, как всегда, во главе стола, и удивительная магия мудрости и духовной силы исходила от него... Спустя два месяца его не стало.

Известно, что волей и сердцем Расула Гамзатова положено начало празднику, который не в силах отменить никакая новая эпоха, никакие новые лидеры. Это День Белых журавлей, который обрёл статус Всероссийского дня памяти. И знаменитая песня «Журавли» стала символом этого события. На кавказской земле, в Гунибе, есть памятник – и песне этой, и тем, кому она посвящена, и замечательной традиции помнить и беречь наши общие святыни.

Всё это – доказательство того, что путь Гамзатова, сына немногочисленного аварского народа, хотя и был в своё время усыпан розами,– сродни рискованной каменистой горной дороге, которая требует от путника очень многого, невидимого простому глазу. Пережив не намного свой последний юбилей, Поэт оставил нам весомое духовное наследство, и не только в стихах. Вот ещё несколько заповедей, завещанных нам.

«В Дагестане говорят: «Если ты хочешь ослабить какое-нибудь государство, молись, чтобы там было больше начальников и чиновников!»

«Лучшим разрешением национального вопроса мы считаем не поднимать его. Но националистическая наркомания схожа с цепной реакцией. Я уже тревожусь о многоязычном Дагестане, не постигнет ли его это бедствие?» («Как в воду глядел»,– говорим мы сегодня).

«Для многих перестройка стала профессией, а не делом жизни. Очередной строчкой характеристики для повышения по службе». (Осталось только слово «перестройка» заменить на сегодняшнее – «реформы»).

Не будем забывать, что благодаря переводам самого Гамзатова многие произведения наших классиков-поэтов стали доступны читателям в Дагестане. Что на его стихи писали песни такие замечательные композиторы, как Раймонд Паулс, Юрий Антонов, Александра Пахмутова, Мурад Кажлаев и другие. Что его творчество высоко ценили Ярослав Смеляков, Александр Фадеев, Самуил Маршак, Корней Чуковский, Михаил Светлов. И нам сам Бог велел делать это.

Поэтом не был я, когда с вершины
Твоё влюблённо имя прошептал.
И песнею с той памятной годины
Оно слывёт, уплыв за перевал.

Изречь немало, сделавшись поэтом,
Напевных слов мне было суждено,
Но не твоё ли имя в мире этом
Есть лучшее, что мной изречено?

(Р. Гамзатов. «Поэтом не был я, когда с вершины…» Фрагмент. Перевод Я. Козловского)

2013 год

Валентина Абрамовна Коростелёва – поэт, прозаик, публицист, член Союза писателей России, лауреат Международных литературных конкурсов, заслуженный работник культуры Российской Федерации